И тут никто вроде не заметил Андрияна, настолько он был привычен для всех, как член своей семьи.
Людмила Узюкова показывала разраставшийся на глазах город сразу трем президентам молодых восточных стран: желтому, черному и просто смуглому.
Показывала бассейн — руду выбрали, ямы забетонировали, дно речным песком озолотили, пустили проточную воду, рыбу развели. Нашелся доброхот, разбил парк на перемычках. Рабочие со своими детьми купались, старички холодовничали у книжных киосков, сработанных из березовых кругляшей вроде избушек лесовиков, — невольно улыбнешься, вспомнив сказки детства.
Потому ведь и занесла судьба этих президентов на Железную гору, что сам Андриян со своими учениками-мастерами строил заводы в управляемых теми президентами странах. Походите, поглядите, опыта набирайтесь, мы не жадные… Важно построить, а в гидах нехватки не будет — как бы меж делом праздная мелькнула думка.
Людмила передала президентов председателю горсовета, тоже молодому, с устойчивым румянцем на сытых щеках. Он назвался мэром и с любезной улыбкой рассадил гостей по машинам, сам распахивая дверцы перед ними.
Освободившись от иностранцев, Людмила Узюкова стала попроще, позорче на своих. Подошла к Андрияну, заглядывая в выпуклые, хрустально похолодевшие глаза.
— Андриян Ерофеич, мы присутствуем при историческом моменте. — В тоне, в блеске глаз ее было столько возвышенной взволнованности, доброты и радости, что Толмачев легко, с некоторой усладой становился поучаемым.
— Конечно, конечно, — соглашался он, — глагол времен, металла звон. Зря ничего не бывает… Поживем — увидим.
— Тут важно понять, суметь не запутаться… — уже жестковато начала вразумлять Узюкова, чувствуя, что старик уходит из ее рук.
«Да что ты, пронзительно образованная, не даешь мне помаяться в раздумье, сразу же спасаешь? Уж очень заботишься, как бы не надорвался умственно», — подумал тогда Толмачев.
Постепенно притерся сладостно намаянными плечами к привычному. И теперь уже совсем не удивился, что заводу и городу вернули извечное имя горы Железной…
Когда заводские дела были оговорены, Андриян рассказал своим товарищам о железногорском пекаре Федоте — в той заморской знойной республике выпекал он хлебы разных сортов для советских рабочих и на продажу. А рядом бородатый австралиец восхвалял искусством свои хлебы. На спор вызвал Федота, кто больше сортов выпечет. Выдал австралиец девяносто два сорта, блаженно налился холодным пивом. Федот перевалил сотню и остановился, вытирая пот с лица. В чем секрет? — спрашивают члены жюри.
— Секрет в муке — предел-ташлинская. Семья английской королевы, кроме нашей твердой пшеницы, не признает иных сортов. Так вот, Федот этот изводится до мученичества, глядя, как в столовых куски хлеба летят в помои. А собирают хлеб по зернышку. От забот стал худ лицом, как монах-постник, лишь просвирами продляющий свою жизнь… Придумал он выпекать хлебцы по пятьдесят граммов, в особой упаковке. Но беда-то в том, что упаковку у нас не научились делать. Нельзя ли уговорить завод синтетических изделий выручить Федота?
Усталость уже действовала на него опьяняюще, как крепкий чай.
— Посмотрю, как спасают чернозем на новом карьере, — сказал Андриян равнодушно, потому что судьба черноземов стала для него одной из заветных забот, и он не хотел упрекать других в безразличии, — занимайтесь своими делами.
Всю жизнь удивлялся Андриян с отрадой тому, что выходили на него хорошие люди — смекалистые, ухватистые и всегда своевременно. Будто бы всегда находились под руками, исполчившись к работе. Слушая жалобы, раздраженное негодование знакомых работников (ну и люди пошли! Кому верить?), он застенчиво пожимал плечами, как будто ненароком обокрал их, сманил к себе всех надежных.
Ранней весной, когда был уже оконтурен новый рудный карьер на жирных землях, молодой полевод сумел прямиком подойти к сердцу Андрияна: надо спасать чернозем. Сам ли Андриян издавна жалел заваленные породами земли, печальная ли забота холостого парня о благе грядущих поколений встревожила его, но только двинул он целую дивизию бульдозеров, машин на спасение земного чуда, созданного природой за миллионы лет. Парня же того поставил главным. Давняя жалость к земле стоила ему дополнительных затрат, не учтенных планами, косвенных и прямых нареканий, искренних недоумений (до того ли сейчас, когда позарез нужен металл!), но он, давно сознав весомость своих решений, по-стариковски отмалчивался без усилий и душевных издержек.
Бульдозеры срезали черный пласт с ловкостью хозяйки, снимающей сливки с отстоявшегося топленого молока. Улыбнулся он, увидав округлившиеся курганы чернозема за гранями карьера. Заблестел под солнцем бесплодный рыжий суглинок. Буровые машины сверлили шурфы по всему огромному скальпированному ржавому полю, взрывники начиняли их аммоналом. И помыслы Андрияна пошли на ту глубину железного клада, прикидывая, на сколько десятилетий хватит запасов для производства голубой стали.