Ольга подобрала подол платья под ремешок и взялась мыть полы. Легко возила вехтем по доскам, не сгибая ноги в коленях.
«Красивая, рослая, что руки, что ноги — все как по заказу. И лицом благородная, заманистая, задорная. Ну, это разрастется, что бедры, что грудь. Сытая, ухоженная девка. Ишь, и духами разносит от нее», — думала Анна.
Скрипнула дверь, и Ольга юркнула в спальню.
Сила взял с полки книгу и, проходя мимо Ольгиной кисеи, испуганно всхрапнул. Хлопнул дверью посильнее обычного. Мать пригрозила ему кулаком в окно.
— Можно? — замирающий голос Ольги, и тут же показалось ее лицо, милое, готовое радостно удивиться. — А-а, его уж нет? Меня не спрашивал, тетя Нюра?
— А зачем он тебя будет спрашивать? Подумай.
Ольга умылась, причесалась и, сияя глазастым лицом, приласкалась к Анне:
— Расскажите о нем, а? Только правду, а?
— Помаялась я с ним, чего таить! Множество в нем этого самого неждамши-нагадамши. Вроде открыт, а заплутаешься в открытости. Вроде сердечный, жалостливый, а ни к кому не привязывается. Вроде всех любит, добрый, а в глазах иной раз такая зима, хоть шубу надевай в петровки. С кручи прыгал, мол, не тронь меня пальцем, наврали, что я сено поджег. Иной раз сидим в гостях, он встает, ни прощай, ни до свиданья — ушел. Думаешь, до ветру — нет, шагает в степь или в межгорье. Подальше от него, Оля, пусть он один лбом стукнется. А уж стукнется… — Анна взяла за привычку вешать на сына то ли всамделишные, то ли запузырившиеся на слухах грехи. И очень уж ей хотелось, чтобы посочувствовали нелегкой возне с ним, а заодно и Силу похвалили бы, ну хотя бы так: «Да как тебе не совестно, Нюшка! Парень он хоть и не очень умен, но честнейший, прямой родственник лучших борцов за счастье, редкостный полпред из светлого будущего».
Но никто, перед кем Нюра костерила своего сына, не вступился за Силу. И только эта девка первая отозвалась:
— Вот что, тетя Нюра, жалко мне вас, измаялись вы с ним. Я помогу вам: не отступлю от него, пока не воспитаю. Уж у меня хватит всего — терпения, смелости. Всю себя отдам, а не отступлюсь. Я размениваться не буду. Жить — так жить, помирать — так помирать! Подавиться бы замужним бабам таким парнем!
— Да о каких ты бабах? Не играет он с ними.
— Знаем мы этих вдовушек. Да и мужние глядят на него, аж стыдно.
— Да что? Парень он молодец, Сила-то. Только не велю я ему встревать промеж Ивана и тебя. Правду говорю. И ты, девка, не крутись, хватайся за Ваньку. Опять же сам Мефодий Елисеич…
— А что он? Кто я ему?
— Нет, уж не втягивай моего джигита, там без него клочья полетят.
— Да ты сполоумела, тетя Нюра?
— Что трещишь? Подумай о своей голове, пока она на плечах. Мечешься, как телка в первой охоте. Глаза по ложке, а не видишь ни крошки. На игрищах со спины прыгала на мальчонку.
— Да ведь игра была в мячик, кто проиграл, на том и катались. Обовьешь шею: вези, идол!
— Не смущай парнишку… рано ему.
— Ох, Нюра, Нюра, не хотела бы я дожить до твоих лет бездетной… злобишься ты…
— Надо бы огневаться, да что взять с тебя? У Алены руки не доходили, извольничилась ты… хоть бы матушка поскорее вернулась.
Ольга откинула голову к стене, лицо бледно зазябло. Зажмурясь, тихо сказала:
— Это ты мой сон рассказала о матери? Ее ведь нет.
— А ходил слух, жива. Олька! — вскрикнула Анна, схватив ее за плечи и втискивая в креслице. Набрала полный рот воды, обрызгала лицо Ольги. — Что ты? Не слушай меня, трепотуху. Дура я.
Ольга безмерно усталым движением руки провела по своему лицу.
— А зачем я приходила к тебе?
— Да приходи, ради бога! А о матери я так это, по-бабьему сказала.
— Может, и про батю что-нибудь скажешь?
— Ничего я не знаю, Оля. Прости, понапрасну растревожила. И все из-за этого дурачка Силы.
— Да нужен мне ваш идиотик! Хватит с меня одного Ивана-дурака.
Это было вчера. А сейчас Ольга, подоив корову, сняла с сучков ветлы прокалившиеся на солнце горшки, разлила молоко. Потом, придерживая у груди горлач, подошла к мужикам. Дерзким было лицо, слегка посмугленное загаром, тяжелая копна волос светло отливала. Поднесла Андрияну молока.
— Парное. Травы сочные. Корова черная, а молоко белое. — Улыбалась, глядя мельком, как гость пил молоко.
Подошла к Саурову, приставила горлач к его подбородку, расплескивая молоко.
— Чего мотаешь головой? Пей, теленок. Тебе бы только этим пробавляться, — сказала.
Андриян, потирая руки, глядя на девок, хлопотавших во дворе Ивана, вздохнул до молодого хруста в груди.