– Сколько времени ты потратил?
– Десять дней.
Сатана повелел бичевать и его за напрасную трату времени.
Тут вышел вперед еще один князь, поклонился сатане, и гот спросил:
– А ты где был?
– Я был в пустыне, где уже сорок лет воюю с одним монахом, и этой ночью, наконец, вверг его в блуд.
Услышав это, сатана встал, облобызал князя, снял с себя корону и надел ее на княжескую голову, усадил на престол рядом с собой и воскликнул:
– Ты совершил великое дело!
Когда я увидел это, – сказал старец, – то подумал: поистине велик монашеский чин и как он страшен для демонов. И по Божиему благоволению мне посчастливилось стать монахом».
К. Из святого Ефрема
Братья, мы с превеликой гордостью считаем время жизни в монастыре, но те моменты, когда впадали в нерадение, учитывать не станем. Ибо муж удостаивается похвал совсем не за (потраченное) время, а за преуспеяние в Боге. Преуспеяние же определяется не сединами, а достижением добродетельной жизни.
Стяжи, монах, вечную жизнь, к которой ты призван, и исповедуйся благим исповеданием перед лицом множества свидетелей, т. е. перед всякой горней и земной тварью. Ибо еще немного, и Грядущий придет и не замедлит.
Кто же такой монах и с кем сравнить его? Монах подобен мужу, который, падая с высоты, увидел в воздухе веревку, ухватился за нее и повис, непрестанно вопия к Господу, потому что знает, как только он ослабеет и разожмет пальцы, то полетит вниз и разобьется досмерти.
Возлюбленные братья! Вы приняли ангельский образ – не общайтесь с дьяволом, но стремитесь к ангельской жизни, насколько хватит сил. Ибо внешний облик требует подобающей жизни и дел. Без дел же он ничто. Разве ангелы на небесах проводят жизнь в раздорах и распрях, как это бывает среди наших монахов?
Старайтесь, братья, дабы не стать нам камнем преткновения, ни соблазном для посторонних и дабы честной образ (монаха) из-за нас не хулили, а, напротив, хвалили. Иначе, чем мы оправдаемся перед Судией в страшный час испытания (Суда), если пренебрегаем своим спасением? Что еще Он должен был сделать для нас, но не сделал? Разве мы не видели Бога Слова смиренным в образе раба, чтобы и самим стать смиренными? Неужели мы не видели оплеванным Его пречистый лик? Тогда почему же нас так бесит грубость и оскорбления? Разве мы не видели, как он предал Свою святую спину бичеванию, но сами так не стали во всем послушны нашим игуменам и всем монахам? А разве мы не видели, как били по лицу Того, Кто призирает на землю, и она трясется (Пс. 103:32), и несмотря на это, мы не в состоянии без злобы перенести уничижения? Разве нам не достаточно слов, которые Он сказал: Я ничего не могу творить Сам от Себя, – и дальше: – Я не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца (Ин. 5:30), чтобы и нам раз и навсегда оставить дерзость и самоволие? Да неужели же мы не слышали, как Он говорил: Я не воспротивился и не отступил назад (Ис. 50:5). Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29) и еще: Сын человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мф. 20:28).
Не говорил ли он и многое другое, чтобы и мы постарались быть такими же? Ведь нельзя же добиться преуспеяния и спасения, не подражая во всем Господу. Вот почему я призываю вас, братья, избранное стадо Христово, будем начеку, пока еще есть время, и станем жить в соответствии с нашим образом, чтобы потом сподобиться ангельского достоинства.
33. О том, что наставления духовного отца верующий должен принимать охотно как полезные для себя, даже если это обидно и мучительно, потому что Бог посылает ему скорби и милости для его же блага
А. Из Григория Двоеслова
Как-то настоятель, принявший монастырь после смерти святого Гонората, ужасно разгневался на богобоязненного Либертина и даже поднял на него руку. А так как поблизости палки не оказалось, то он схватил скамейку для ног и принялся ею колотить беднягу. От побоев все лицо и голова монаха покрылись синяками и шишками, и тот едва добрался до кельи и слег. Однако на следующий день у него было одно неотложное дело для монастыря. И утром после пения молитв избитый брат пошел к настоятелю и со всем смирением попросил его благословения.
Игумен знал, как все почитали и любили Либертина за высоту его добродетельной жизни, и подумал, что тот после избиения решил уйти из монастыря, и потому спросил, куда он собрался.
– По неотложному монастырскому делу, отче, – отвечал Либертин. – И я обещал, что сегодня приду.
И только тут настоятель осознал всю свою жестокость и все смирение и кротость Либертина. Из его души вырвался глубокий стон. Он вышел из кельи, пал избиенному в ноги и стал каяться в своем грехе, что он такому святому мужу причинил жестокие страдания. Либертин тоже повергся перед ним ниц и, лежа в его ногах, уверял, что это грех не игумена, а его самого, что во всем виноват он сам и сказал, что получил по заслугам за свои грехи. От этих слов настоятель проникся превеликой кротостью. Так добродетель ученика научила смирению самого учителя.