Прошло много лет. И когда пробил ее смертный час, она удостоилась таких умиротворенных похорон, что, казалось, даже воздух участвует в погребальной процессии.
После кончины матери я, уже вышедшая из детского возраста, когда во мне пришли в движение и распалились плотские вожделения, как-то вечером задумалась о том, какой образ жизни мне выбрать? И я спросила сама себя: «Не выбрать ли мне жизнь отца с его добротой, кротостью и целомудрием? Но он ничего не достиг в жизни, ничего хорошего не видел, измученный болезнями и страданиями, даже погребения человеческого не удостоился. Если бы его образ жизни был угоден Богу, то почему ему выпало столько горя? А у матери? Вот это была жизнь! Она всегда жила усладительно и сладострастно и не знала ни хворей, ни страданий. Ну, так и я должна жить! Ведь лучше верить своим глазам, а не чужим словам».
И я, несчастная, решила пойти по стопам матери. Наступила ночь, и я забылась сном. Во сне мне явился некий муж, величественный и грозный. Он гневно взглянул на меня и сурово спросил:
– Скажи мне, почему твое сердце никак не может вразумиться?
Я вся задрожала от страха, не смея даже взглянуть на него. А он снова строго спросил:
– Скажи, что это ты себе надумала?
Увидев, что от страха у меня отшибло память, и я уже не понимаю, что делаю, он сам напомнил, о чем я накануне вечером думала. Немного придя в себя, я поняла, что теперь уже нечего оправдываться и стала просить проявить ко мне хоть чуточку снисхождения и со слезами умоляла его о пощаде. Он взял меня за руку и сказал:
– Пойдем, посмотрим сначала, где твой отец, потом, где мать, а дальше, какую захочешь жизнь, ту и выбирай.
Незнакомец привел меня в бескрайнюю райскую долину. Там росли разнообразные деревья неописуемой красоты и очарования, их ветви прогибались от обилия всевозможных плодов. Мы шли вместе с ним, и вдруг нам навстречу вышел мой отец. Он обнял меня и стал целовать, называя любимым чадом. А я лишь слегка прикоснулась к нему и попросилась остаться у него.
– Пока это никак невозможно, – сказал он. – Но если ты пойдешь по моим стопам, то весьма скоро окажешься здесь.
Я же продолжала настаивать, но ангел взял меня крепко за руку и сказал:
– Пойдем. Теперь посмотрим на твою мать, чтобы ты на деле поняла, какой образ жизни предпочтительнее.
Он привел меня в громадное, совершенно жуткое здание, наполненное зубовным скрежетом, суматохой, и показал печь, в которой полыхал огонь, и каких-то страшилищ, суетившихся вокруг нее. Вглядевшись, я увидела в самой печи свою мать, охваченную пламенем по самую шею, и грызших ее бесчисленное множество червей. Бедняжка от боли только стучала и скрежетала зубами. Она заметила меня и закричала сквозь рыдания:
– О, горе мне, чадо! Какая невыносимая боль. О горе! Какие нескончаемые муки! Горе мне, несчастной! Из-за ничтожных наслаждений я обрекла себя на такие муки. Горе мне, беспутной! За временные наслаждения я осуждена на вечные истязания. Но, дитя мое, помилуй меня, твою родную мать, горящую и тающую. Вспомни, что я тебя вскормила, сжалься надо мной, протяни мне руку и выведи отсюда.
Но мои спутники не дали мне этого сделать, даже подойти к ней ближе, хотя она, заливаясь слезами, умоляла:
– Чадо мое, помоги мне, не отвратись от рыданий родной матери, не презирай так жестоко истязаемую гееннским огнем и пожираемую, неусыпающим червем.
Я жалела ее всей душой и протянула было руку, чтобы вытащить оттуда. Но огонь чуть только лизнул мою руку, как я вскрикнула от нестерпимой боли, заплакала и зарыдала. От боли и собственного крика я проснулась, разбудив всех домашних. Они сбежались ко мне, зажгли светильники и долго не могли понять, почему я так горько рыдаю.
Когда я осознала, к чему был этот сон, то рассказала им, что видела и, конечно, возлюбила житие отцовское и молюсь, чтобы достичь и сподобиться той же доли, что и он. Сами дела известили меня благодатью Божией, какая честь и какая глава уготована избравшим праведную и благочестивую жизнь и какие муки ожидают тех, кто сами всю свою жизнь губят сладострастием.
Г. Из Григория Двоеслова
Божий человек Венедикт, как-то сидя в своей келье, поднял глаза и увидел, как душа преподобной родной сестры его, выйдя из тела, возносилась в виде голубицы на небо. Сорадуясь такой сестриной славе, он воздал благодарение всемогущему Богу в песнопениях и хвалениях, сказал о ее смерти братии и велел им перенести честное тело покойной в монастырь, ибо место, где подвизалась эта дева, было не так далеко от монастыря. Братья послушались его и, найдя ее скончавшейся, перенесли святые останки и положили в гробницу, которую Божий человек Венедикт приготовил для себя. Мысленно они с сестрой были едины в Духе Святом, и святые тела их и после смерти обоих оказались тоже неразделенными.