– То самое, которое дала самой себе, – солгала девушка, не зная, от чьего гнева спасаясь – от гнева Брока или Амары. – То, что привело нас сюда.
– О, Уинни, ну скажи, что мы здесь не ради Союза благородных сестер.
– Конечно, нет. Мы здесь ради людей, которым нужны. Амара жалобно застонала, что не подобало делать настоящей леди, но подруга оставила это без внимания.
Союз благородных сестер был детищем Уинни. Все началось с уловки, которую они предприняли, чтобы помочь другу детства. Однако годы усердной работы вдохнули в организацию жизнь. На небольшие благотворительные пожертвования сестры кормили и одевали несчастные заблудшие души, и Уинни не жалела сил, стараясь спасти кого только могла.
За исключением ее младшей сестры Девоны и Амары, в высшем обществе никто не знал об этой работе, однако роль неведомого ангела пришлась ей по душе. Уинни была четвертым ребенком в семье сэра Томаса Бедгрейна и последней не выданной замуж дочерью. Она хорошо себе представляла, чем рискует и какого мнения отец о том, что его дочь общается с людьми из низкого сословия.
Амара свернула в сторону, чтобы обогнуть шумную толпу. Казалось, здесь собрались одни мужчины.
– Уинни, с этим надо заканчивать. – Она подняла затянутую в перчатку руку, давая понять, что возражения не принимаются. – Ты прекраснейшая из Бедгрейнов, сама добродетель, редчайший бриллиант в короне семьи, тебя все любят.
Но ее также считали бессердечной. Эта девушка дарила мужчинам лишь прелестную маску, скрывавшую в груди кусочек льда вместо сердца. Не важно, что сэр Томас не принимал в доме мужчин, которые осмеливались так говорить. Ее пугало, что это правда.
– Я знаю, что обо мне говорят.
– Тогда подумай вот о чем. Как поступит сэр Томас, когда узнает, что ты годами дурачила его и всех остальных?
«Он придет в такую ярость, что мало не покажется», – мрачно подумала Уинни. Вслух она сказала:
– Похвалит мою находчивость?
– Запрет тебя в комнате и выдаст замуж за первого встречного. Не хочу и думать, что сделают со мной, когда узнают о моем участии в этом деле!
Чувство вины росло и рвалось наружу. Родители Амары – люди жалкие и эгоцентричные. И наказание дочери – заслуженное наказание – стало бы очередным семейным развлечением.
– Может, погуляем по набережной как-нибудь в другой раз?
Предложение не успокоило Амару, а рассердило. Девушка взяла себя в руки и, слегка покраснев, сказала:
– По-твоему, я могла бы оставить тебя одну в таком месте?
– Милая Амара, может показаться, что мне некому помочь. Но уверяю тебя, я не одна. Я приехала с двумя лакеями и той юной служанкой, что заменила Перл Браун. Мне так не хватает умницы Перл, – вздохнула Уинни, сожалея, что сестра увезла ее любимую служанку в дом семьи Типтонов.
– Что толку от слуг, если их нет рядом?
– Что толку от слуг, если они не выполняют распоряжения? – резко парировала Уинни, но тут же смягчилась, увидев, как расстроилась подруга. – Гар с Инчем где-то здесь, я сама просила их держаться на расстоянии.
– А что с этой глупой девчонкой, которую ты не хочешь выгнать, дурехой Милли?
– Тише, в прошлый раз, когда она услышала, как ты ее называешь, я несколько часов не могла ее успокоить.
– Это никуда не годится, если тебе интересно знать, что я думаю. Вечно жалуется на свое слабое сердце. Где она? Наверное, надежно укрылась в коляске и изображает из себя благородную даму!
Сама же Амара, которая искренне считала себя трусихой, сейчас стояла рядом и была готова защищать подругу от этого жестокого мира.
– Я уговорила ее выйти из коляски. Милли присматривает за нашей юной подопечной.
Девушки вышли на набережную. Несмотря на множество людей, здесь было спокойно. Мимо прогуливались парочки, а немного дальше, на берегу, небольшая компания разбирала корзинки для пикника.
Неожиданно издалека донесся чей-то рев и развеял иллюзию нежной красоты этого места.
Первой заговорила Амара:
– Это ребенок?
– Девочка. Ей всего двенадцать. – Каким бы отвратительным это ни казалось, сейчас было важно сохранять хладнокровие. – Ее мать связалась со мной через кухарку Девоны. Их семья еле сводит концы с концами. От отца-пьяницы толку чуть. Сегодня он хочет выставить девочку на торгах…
В замешательстве Амара спросила:
– Вот так просто? – Растущий ужас метался у нее в глазах. – Мы должны сообщить судье. Этот человек может быть опасен!
– Кто пойдет против отцовских прав? Да и насколько я знаю, судья сам будет участвовать в торгах…
– Уинни! – вскрикнула Амара с негодованием.
– Это всего лишь бедная, никому не нужная девочка. Думаешь, кому-то есть дело до еще одной проститутки на углу?
Во взгляде Уинни мелькнула бешеная ярость. Для Амары стало очевидно: отговорить подругу от того, что она задумала, невозможно.
– Но почему здесь? – спросила она, уже смирившись со своей ролью в предстоящем спасении девочки.
– Канал поможет нам в нашем деле. – Уинни взглянула на воду, прокручивая в уме свой план.
Из толпы снова донеслись какие-то возгласы, и Амара обернулась. Эти люди собрались здесь из-за чего-то важного и, возможно, незаконного. Такое скопище мужчин пугало ее.
– А как быть с ними?
Крутя в руках зонтик, Уинни повернулась посмотреть, о ком идет речь.
– Ты когда-нибудь видела профессиональный бокс? – Она улыбнулась вздрогнувшей Амаре. – Не волнуйся. Этого мы, конечно, не предусмотрели, но суматоху можно выгодно использовать. Поверь, эти люди слишком сосредоточены на своих ставках, чтобы отвлекаться на слабый пол.
Двадцать второй раунд закончился, когда Кенан нанес противнику удар в живот. Уивер рухнул, и теперь его приводили в чувство в его углу ринга.
– Уверен, он еще долго будет писать кровью, – не без сочувствия проговорил Том Грэнди, секундант и помощник Кенана. Как и Голландец, Том сам в свое время выступал на ринге, но покончил с этим по настоянию невесты. Не в силах порвать с боксом окончательно, Том решил стать секундантом. Присев, он подставил свое колено, чтобы Кенан мог на нем отдохнуть. После полуминутного перерыва боксеры должны были продолжить бой.
Голландец протирал Кенану лицо и грудь губкой, приговаривая:
– Ты дерешься, парень, или приглашаешь Уивера на танец? – Он не обратил внимания на тихое хихиканье Тома. – Уивер выдохся. Ты мог уложить его минуту назад.
Кенан не стал возражать. Раунд длился до тех пор, пока борцы держались на ногах. Уивер не мог выстоять и двух минут.
– При таких высоких ставках пары минут забавы маловато. Кроме того, Уивер когда-то был одним из лучших. Такой человек заслуживает, чтобы его последний бой был достойным, – убеждал Кенан себя и своих помощников.
– Что за сентиментальность, Милрой? – усмехнулся Голландец, видимо, вспомнив свой последний бой и его бесславный конец.
Кенан оскалился:
– Просто зарабатываю себе на пропитание.
Еще никто не обвинял его в том, что у него есть чувства и что в его жизни они что-то решают.
– Время! – крикнул судья.
– Кончай с ним! – потребовал Голландец.
Кенан бесстрастно взглянул на своего противника. Уивер, бывший чемпион Пэддингтона, едва стоял на ногах. Ему было трудно дышать, и, выходя в центр ринга, он припадал на левую ногу. При каждом выдохе из носа струилась кровь.
Соперники заняли позиции, готовые наброситься друг на друга ради забавы зрителей. Судья объявил: «Бой!» У Кенана звенело в ушах так, что он не слышал голоса судьи. Но, увидев, как шевелятся его губы, пошел в наступление.
В его движениях не было ничего особенного, в его намерениях – ничего непредсказуемого. Он двинулся вперед на обессилевшего Уивера, который хотел нанести удар: резко отвел руку назад, но мышцу вдруг свело… Кенан легко увернулся от увесистого кулака и нарочно наступил сопернику на ногу. Тот потерял равновесие и позорно распластался на полу.