Куда ни глянь, его поступки говорили о более глубоких чувствах к ней, чем она могла представить в самых радужных снах. Так почему она не увидела этого отношения к себе, не провела раньше тот же анализ? В этом была ее ошибка. Маркус никогда не называл ее серой мышкой. Это она сама себя считала такой.
Он-то как раз вел себя так, словно женщины сексуальнее, чем она, и на свете не было. Но она никогда не брала в расчет это его отношение. Почему?
Он мог бы иметь любую женщину, но он хотел ее.
Но ведь он ее не любил, так ведь?
Возможно, Маркус, глубоко травмированный в детстве, отказывался признавать свою любовь к женщине, подобно тому как она не смела поверить, что стала предметом страсти красивого мужчины? Вдруг он ее любит, сам того не сознавая?
Подобное допущение было весьма спорным, но с учетом того, что сделали родители Маркуса именем любви, можно понять, отчего Маркус не торопился называть то чувство, что испытывал к ней, сокровенным словом.
Любовь подразумевает не одну лишь боль и жертвенность. Это еще и радость заботиться друг о друге, познавать любимого, счастье единения душ.
И кто может стать ему лучшим учителем, чем та женщина, что любит его до безумия?
Веронике определенно не хотелось, чтобы первый инструктаж в этом вопросе он получил от одной из сексуальных блондинок, на которых она успела насмотреться за время их с Маркусом совместной работы в Портленде.
Брак давал им целую жизнь для постижения базовых понятий любви. А жизнь свою она с великой радостью разделит с ним.
Почему это решение не давалось ей так долго? Ведь будущее без него представлялось совершенно безрадостным.
Отложив в сторону доклад, Вероника встала. Она пойдет и скажет ему обо всем, а затем, возможно, сможет сосредоточиться на работе.
Телефон зазвонил в тот момент, когда она была уже в дверях.
Несколько раздосадованная, Вероника взяла трубку.
– Мисс Ричардс, это Эллисон. Мистер Клайн желает видеть вас у себя в кабинете немедленно.
Придется отложить разговор с Маркусом.
Не успела Вероника выйти из лифта на верхнем этаже здания, как ее любезно проводили в кабинет мистера Клайна. Вероника невольно сравнивала этот свой визит с предыдущим. И тот факт, что она оказалась вовлеченной в корпоративное расследование, причем числилась в списке подозреваемых в шпионаже, не мог не оказывать на нее влияния.
Мистер Клайн встретил ее без улыбки. Он даже не встал с кресла, не предложил ей сесть.
Глядя на нее своими прозрачными, ничего не выражающими зелеными глазами, он процедил:
– Мисс Ричардс, мне стала известна весьма неприятная информация, касающаяся вашего прошлого.
Мисс Ричардс? А почему не Вероника? И тут до нее дошел смысл всего остального.
– Мое прошлое? – спросила она еле слышно.
– Да. До меня дошли сведения о том, что вы уволились из «Си-ай-эс» при туманных, я бы даже сказал, довольно скандальных обстоятельствах. Короче, говорят, что вы продали секретную информацию о той компании, на которую работали, руководству «Хайпертона».
Вероника враз смертельно побледнела. Теперь главное было – не грохнуться в обморок прямо в кабинете босса.
– Я…
Что тут скажешь? Она не могла ничего возразить. Лгать она не хотела и не могла – она дала себе слово больше не терзать собственную совесть.
Цена была слишком высока.
– Как вы об этом узнали? – спросила она. Клайн стал еще мрачнее.
– То есть вы хотите сказать, что это правда?
– Да, – еле слышно пробормотала она.
Если бы только она могла произнести это «да» громко, с гордо поднятой головой. Но только не умела она гордиться тем, что побывала в шпионках.
– Я уверен, что вы поймете меня. У меня нет иного выхода, кроме как прервать ваш договор с «Клайн технолоджи». Если вы обещаете уйти, не поднимая шума, мы дадим вам возможность уволиться, сохранив за собой право на весь социальный пакет.
А что, если она все же поднимет шум? Тогда он прогонит ее без выходного пособия? Но стоило лишь взглянуть на него, как ответ пришел сам собой. Прогонит и глазом не моргнет.
– Я действительно хочу знать, кто вам об этом сказал.
– Я не имею права назвать вам имя.
Вот так. Но разве и без того непонятно? Маркус и Алекс – только они на всей планете знали об этом. И Вероника не могла представить, что Алекс вдруг взял да и позвонил Клайну, чтобы рассказать о содеянном ею.
Вероника уже направилась было к выходу, но вдруг замерла и вновь повернулась к Клайну:
– Я не шпионка, мистер Клайн. Если вы по ошибке поверите в это, вы подвергнете свою компанию еще большему риску.
– Разумеется, я поставлю приглашенного специалиста по корпоративным расследованиям в известность, что вы отрицаете свое участие в теперешней утечке информации.
– Вы уволили Ронни? – Маркус повысил голос. Он никак не мог поверить в то, о чем ему только что сообщил Джордж Клайн. – Какого черта вы так поступили?
Клайн глубоко вздохнул.
– Я знаю, что это довольно безжалостный ход, но раз она призналась в том, что продавала корпоративные секреты, я не мог держать ее у себя.
Маркус вскочил с места и, перегнувшись через стол, оперся ладонями о стеклянную столешницу.
– Хватит пудрить мне мозги. Вы хотите, чтобы наш шпион успокоился и поверил, что вы его не подозреваете.
Клайн не стал вскакивать с места. Он спокойно встретил яростный взгляд приглашенного Маркуса.
– Да, черт возьми. Я хочу внушить ему, что он в безопасности. Я не желаю, чтобы он сбежал до того, как мы соберем веские улики, которые имели бы цену в суде. Я уничтожу этого ублюдка.
– И ради этого вы принесли в жертву невинного работника.
– Не такая уж она невинная. Она подтвердила, что продавала секретные сведения.
Маркус стремительно развернулся в кресле.
– Это случилось всего один раз, черт возьми! Ей были нужны деньги, чтобы спасти жизнь сестры.
– Вы хотите сказать, что она не могла раздобыть деньги иным путем?
– Она думала, что не может. – В данный момент только это имело значение.
– Я не даю работу корпоративным шпионам, бывшим или действующим.
Маркус снова повернулся к Клайну. Он был готов защищать Ронни до последнего, он бы дорого дал за то, чтобы заставить Клайна пожалеть о своем поступке.
– Расследование здесь веду я. Вам надо было сначала со мной поговорить.
Клайн рассмеялся, и Маркус был поражен произошедшей в нем переменой. Глаза Клайна излучали дружелюбие.
– Ты напоминаешь мне ковбоя из старого вестерна. Те тоже не признавали ничьих авторитетов, в том числе и тех, кто нанимал их на службу.
– Я не пытаюсь умалить ваш авторитет. Клайн улыбался.
– Это инстинкт. Я понял это буквально с первого момента, как тебя увидел. Ты, вероятно, считал оправданным свое нежелание сообщать мне о прошлом Вероники.
– Я бы рассказал вам, если бы этот факт стал существенным фактором в расследовании.
– Другими словами, ты бы сказал, если бы посчитал нужным. А я-то думал, что только ФБР так работает.
Маркус поймал себя на том, что невольно улыбнулся, и сел. Клайн был прав. Маркус и сам знал за собой эту черту – поступать так, как считал нужным, и доверять только собственной интуиции. Впрочем, эти качества делали его неплохим работником в своей области.
– Я пытался помочь ей сохранить работу. За последние два года ей чертовски много пришлось пережить.
Клайн вздохнул. По его опущенным плечам было видно, что он сожалеет о том, что так поступил со своей сотрудницей.
– Я знаю. Родители ее погибли, оставив на ее попечении младшую сестру, а теперь у нее еще и ребенок.
– Откуда, черт возьми, вам все это известно? – Клайн сам как-то сказал Маркусу, что у него нет времени читать личные дела сотрудников.
– Я прочел ее личное дело, после того как Джек Брансон пришел ко мне со своей озабоченностью.
Вот ублюдок! Маркус готов был согласиться с Клайном по крайней мере в одном вопросе: он тоже хотел прижать Джека к стенке, после того, разумеется, как ему будет дан шанс совершить ошибку.