— Скажи мне, Тереза — взглянув в окно, произнесла одна из молодых дам — Не находишь ли ты, что всё вокруг выглядит необычайно печальным? Казалось бы — это всё та же Померания, какой я знаю и люблю ее с давних пор; и всё же, как будто тень печали и тревоги легла на эти чудесные поля, склоны холмов и ручьи!
— Я думаю, ты права, Луиза! С тех пор как ваше прекрасное королевство разрушено, весь Восток Германии кажется мне каким-то… потерянным! — отвечала Тереза.
— Вашему Величеству и Вашему Высочеству только лишь кажется так, — не согласилась с ними пожилая дама. — Личное горе ваших династий застилает вам разум, а на самом деле бюргером глубоко безразличны страдания венценосных особ!
— Увы, баронесса, вы как всегда, правы, и глубине души я не могу не признать этого! — отвечала Луиза. — И всё же, как горестно видеть всё вокруг под властью чужеземцев!
— Не думайте об этом Ваше Величество! Сегодня это единственный рецепт, могущий почитаться действенным! — отвечал ей господин, благообразная физиономия которого при этом изобразила сострадание.
— Ах, видит Бог, я была бы рада хоть на мгновение оставить эти мысли. Не стоит мне лишь обратить голову назад и увидеть наш конвой, как они возвращаются снова и снова!
Вдруг карета замедлила ход, а затем и вовсе остановилась.
— Что случилось? — высунувшись в окно кареты, спросил господин у пожилого, одетого в потёртую прусскую ливрею кучера.
— Впереди отряд солдат, они загораживают путь! — разведя руками, отвечал тот.
— Господи! И никто не заботился о том, чтобы выслать вперёд форейторов, расчищающих дорогу? О да! Я слышала, что в России во всех делах царит свойственный этому народу беспорядок, но никак не ожидала что он так быстро придёт и к нам тоже! — сварливо заявила баронесса фон Фосс.
— Ах, София, право, вам не стоит говорить такое вслух! Если мы хотим добиться от императора Александра хоть каких-то уступок, нам следует щадить его самолюбие! — отвечала принцесса Тереза.
Вы правы, моя дорогая! — с чувством произнесла Луиза, кладя руку на локоть сестры. — Нас ждут тяжёлые переговоры, и следует быть мудрыми, аки змей, дабы вырвать из пасти Северного сфинкса то, что принадлежит нам по праву…
Тем временем карета вновь тронулась медленно проезжая вдоль бесконечно-длинной колонны сошедших на обочину солдат.
— Кто это? Русские? — близоруко прищурившись, спросила Тереза.
— Нет, Ваше Высочество, это, судя по всему, один из полков так называемого «ландвера» который барон Штейн устроил во всех провинциях своего самовольно провозглашенного государства! — присмотревшись, ответил их спутник.
— Это у них такие мундиры? Право, не отличить от русских! — с явственно слышимым презрением в голосе воскликнула баронесса фон Фосс.
— Это довольно разумно: так союзные войска не будут путать друг друга на поле битвы!
— Возможно. Но как же это унизительно — носить мундир своего врага! Видел бы это великий Фридрих! — горестно воскликнула королева Луиза. — Дорогой Карл — тотчас, без перехода, обратилась она к единственному в их компании мужчине — давайте ещё раз повторим наши доводы и аргументы!
— Ваше Величество, — приосанившись, произнёс тот. — Я убедил Ваше Величество принять участие в этой миссии, далеко не будучи уверенным в её успехе. Император Александр славится парадоксальностью своего ума — не зря он произвёл такое впечатление на господина Канта! Я сам, признаться не могу понять, как в одном человеке тяга к законности и порядку уживается с целым сомном самых вздорных якобинских идей! Право, невозможно предугадать, какие доводы способны влиять на него, а какие они будут иметь никакой силы; но всё же, нам следует попытаться…. Итак…
И господин с молодыми дамами пустился в пространные рассуждения о законности королевских династий и недопустимости разрушения существующих общественных устоев. Впрочем, господин этот, бывший ни кем иным, как главным министром и советником потерпевшего крушение прусского короля, по имени Карл Август фон Гарденберг. Именно он рекомендовал королеве Луизе добиться аудиенции с императором Александром, и всю дорогу от Кенигсберга до Берлина готовил её к беседе. Теперь, когда Эрфурт уже был так близок, он решил повторить урок, советуя проявлять любезность и говорить прежде всего как супруга и мать, избегая подчёркнуто политических тем, в то время как баронесса фон Фосс, не видя в этом разговоре ничего для себя интересного, подоткнула поудобнее подушки, которыми путешественники, сберегая бока, обложились со всех сторон, и задремала.