Граф Александр Сергеевич Строганов был старейшим членом моего кабинета — ему шел уже седьмой десяток. В прошлое царствование он запомнился большими расходами, делаемыми из любви к искусствам и меценатства, и в то же время — исключительным умением вести дела. Екатерина Великая, представляя его австрийскому императору, когда-то изволила пошутить: «вот человек, что весь век свой хлопочет, как бы ему разориться, да никак не может в сём преуспеть».
Тем не менее, подробный его отчёт показал, что дела наши обстоят очень и очень неоднозначно.
Прежде всего, в империи снизились налоговые поступления. Более 800 тысяч крестьян в последние три года переселились из своих родных мест в Тавриду, Новороссию, Поволжье и предгорья Северного Кавказа. Все эти переселенцы, естественно, уже не платили подушную подать по месту своего прежнего жительства, а на новых землях для них действовали налоговые послабления. Более того, свободный режим перемещения привёл к тому, что многие крестьяне покидали деревни ради подработки в городах, да так и пропадали там, исчезая из поля зрения фискальных органов. Конечно, в рамках волости действовала «круговая порука» на уплату подушных податей, но практически это влекло лишь рост недоимок.Это был крайне тревожный знак. Конечно, недоимки случались и ранее — когда я пришел к власти в конце 1796 года, только по подушным платежам пришлось простить 7 миллионов недоимки. Но то, что в мирное время казалось лишь досадным недоразумением, во время войны с первоклассной европейской державой становилось совершенно недопустимо!
— Пусть волости конфискуют у таких крестьян земельные наделы, выводят их отдельным клином и продают с торгов! — рассвирепев, приказал я.
— Ваше Величество — втянув голову в плечи, сконфуженно произнёс АлександрСергеевич, — но по действующему Основному закону такого рода решения есть привилегия Верховной Думы и Правительствующего Сената!
Чёрт. Я и забыл, что теперь законы такого рода надо проводить через представительные органы. Сам себе создал этакий геморрой, сам об него и спотыкаюсь….
— Инициируйте процедуру принятия законопроекта! — недовольно отрезал я. — Что у нас далее?
Оказалось, последний год, к тому же, сильно сократились таможенные поступления: после вступления в силу договора с Англией о беспошлинной торговле большая часть товаров поступала в Империю без какого-либо обложения. И это, в свою очередь, проделало изрядную дыру в бюджете.
Конечно, последние годы мы получили немалые средства за счёт удачных сделок с Англией, доходов от чайной монополии и многого другого. Поступила нам и часть прусской контрибуции. Но всё это разовые суммы, они растворяются без следа в общем потоке расходов. Большая же часть контрибуционных денег теперь обращена на формирование армии Северо- Германского союза; а часть суммы была по политическим причинам прощена. Это всё означало, что новых поступлений из Германии ожидать не приходилось.
Спасало нас теперь только одно: уральское золото. Налаженная несколько лет назад добыча россыпного, «песошного» золота нарастала с каждым годом и в 1800 году составила уже более тысячи четырёхсот пудов; это, без малого, двенадцать миллионов рублей. Немало добыли в Калифорнии, но эти средства до Петербурга никогда не доходили — они были задействованы в торговле с Китаем, а еще применялись для финансирования наших тихоокеанских проектов.
Итак, с финансами дела обстояли сильно «не очень», а война с Францией не обещала быть ни быстрой, ни лёгкой.
Ещё через две недели в Эрфурт в одном экипаже прибыли господа Кочубей, Модерах, и адмирал Мордвинов.
Адмиралбыл вызван мною первым. Не откладывая дела в долгий ящик, я сообщил, что именно его вижу на посту канцлера.
С Николаем Семеновичем я уже был знаком по своим делам в качестве президента Морской Коллегии, и знал его как вполне толкового администратора и военачальника. Конечно, оставалось только гадать, каков он будет в качестве главы правительства; ведь такой должности он никогда ещё не отправлял. Впрочем, рассуждал он очень грамотно и дельно: как мне донесли, именно пылкими речами либеральной направленности адмиралу и удалось убедить наших свежеиспечённых «парламентариев» в своей дееспособности как потенциального канцлера Империи. Причём в некоторыхотношениях он казался даже более смелым и заходил дальше, чем я сам!
Так или иначе, а встреча с кандидатом на должность главы правительства была, конечно же, приоритетной задачей, и уже на следующий день после его появления в Эрфурте я вызвал Мордвинова для собеседования.