— Префект Петроний… — комиссар мордийцев аккуратно тронул его за плечо. Мужчина поднял голову и покрасневшими глазами уставился на комиссара.
— Выделенный мне транспорт может взять еще пять сотен беженцев. Проследите, пожалуйста, чтобы при посадке не было эксцессов, — голос ответственного за эвакуацию приютов был тверд.
— У меня приказ эвакуировать всех, — комиссар подчеркнул это слово. — представителей администрации.
— Императору не нужны плохие администраторы, у него их и так хватает, — горько усмехнулся Петроний. — А я не вывел и половины, — прошептал он и, встав из-за стола, слепо пошел к двери. Толстая папка, раскрывшись, упала, и бумаги разлетелись по полу. На одном из листов сверху было написано ‘пятый женский приют’. Взгляд Хлад словно сам по себе остановился на сорок первой строчке. ‘Ижинская Мария’.
— Мария, — прошептала Хлад, глядя в огненный глаз ‘Стервятника’. Имя словно приласкало последнюю душу, оставшуюся у нее, и та прильнула к девушке. За огненным кругом прожектора палец пилота вдавил гашетку — затворы автопушек двинулись назад, сжимая боевые пружины…
— Мария, — повторила та, которую ‘лесные крысы’ назвали Хлад. И душа, легонько задев сердце, оторвалась и полетела к железному дракону, словно застывшему в небе. Не было ужаса, не было мук. Только тихий женский голос шепнул пилоту ’Спи’, и что-то невидимое ласково тронуло веки. Эта ласка словно вернула человека в детство, где не было боли и предательства. Где не орали умирающие и не корчились под пыткой случайно подвернувшиеся люди. Где была только любовь матери и ласковое солнце над мирной планетой. Руки безвольно отпустили штурвал, и железная птица, чуть вильнув, врезалась в пустую казарму…
— А дальше-то что было?
— Да ничего, собственно, когда нас отпустило, она уже за колючкой была, а потом уж не знаю как, но вражью леталку сбила. Когда мы к ней подбежали, она на полосу свалилась … Живые так не падают… И вокруг нее метров на пять рокирит изморозью покрылся.
— Святая… — прошептал инок, потрясенный рассказом.
— Это уж тебе виднее, — усмехнулся сержант. — Ты здесь по этой части спец. Но знаешь, может, оно и к лучшему, что она там погибла… Для неё уж точно лучше…
Долина Роз
«Сырое небо жёг закат,
Смерть рядом что-то ела…»
«А он в ответ: терпи браток,
Господь нас уважает»…
Ю.Шевчук.
Мимо слез, улыбок мимо
Облака плывут над миром.
Войско их не поредело,
Облака, облака, облака…
И нету им предела.
ОБЛАКА В. ЕГОРОВ
Утро началось опять с грохота сапог. Никогда ещё древняя обитель не просыпалась так рано и от столь грубых звуков, как мат сержанта при построении солдат.
А потом был бег, с последующим шумным омовением возле фонтана святого Франциска, и потные, раскрасневшиеся тела, уже сталкивались на лужайке возле розария, в попытках загнать небольшой мяч между двумя колышками. Периодически раздавались гулкие удары, игроки охотно вступали в короткие потасовки. А мяч… Мяч принёс немалый ущерб столь лелеемым настоятелем розам…
Отец Мувтихий, с любопытством наблюдал за тренировкой прилетевших вчера солдат. Гибкие, жилистые тела с многочисленными шрамами были по-своему красивы. А приёмы боя, которые они отрабатывали, лишний раз заставляли монаха порадоваться, что его мирное существование охраняют столь отважные воины… И избавляют его от необходимости обороняться самостоятельно от таких же, как они.
— Любите розы?
Мувтихий повернулся на голос офицера.
— Да, очень, мы гордимся нашим розарием. Он, пожалуй, самый обширный во всём секторе.
— Я бы не сказал.
Аристократичное лицо исказила ироничная улыбка. Монах хотел было вступиться за честь обители, но взгляд гвардейца остановил его. В спокойных глазах за легкой усмешкой притаились давние боль и грусть.
Ус шёл по заросшему алыми розами огромному кратеру. В самом низу лазоревой синевой отливало озеро. Жужжали пчёлы, возясь в цветках. Под сапогами поскрипывал песок, местами застывший лужами стекла.
Бионические пальцы неосознанно задевали и гладили цветки, иногда шипы больно ранили ладонь, но Ус как будто не замечал этого…