Когда первый испуг прошел, стало видно, что это чучело. Но на место испуга быстро пришло удивление и недоумение, ибо под освященными дарами, четками и прочим обычным монашеским скарбом, лежали коробки армейского вида и деревянные шкатулки. Изумленные иноки извлекли лонглаз, украшенный множеством тончайших гравировок, короткий стилет с рукоятью в виде головы крысы, мощный вокс гвардейского образца, металлическую коробку, в ячейках которой лежали ампулы с синеватой жидкостью — три ячейки были пусты. После очередной вещи, так не вяжущейся с привычным обликом умершего, консорт-настоятель приказал спрятать все назад и, опечатав сундук, снести его под запор в дальний угол монастырского подвала.
А через две недели рядом с обителью приземлился посадочный катер. Сам по себе он не привлекал внимания: в обитель съезжались паломники со всего сектора. Но едва люк челнока коснулся земли…
Брат-гостичный семенил рядом с высокой фигурой в красном плаще, степенно вышагивающей к монастырской гостинице.
— Милорд Инкаптиус, такая честь для нас, отец-настоятель примет вас через четверть часа, как только приведёт себя в должный вид…
— Передайте отцу-настоятелю, что я желаю видеть его самого, а не его рясу.
— Да, да, конечно, ваша милость…
Инквизитор, грустно усмехнувшись, обернулся к своим спутникам:
— Ну что ж, господа, если туалет отца-настоятеля требует, нам стоит подождать с комфортом.
Спутники адепта Ордо Маллеус, усмехаясь, стали устраиваться в шезлонгах, сноровисто вытащенных монахами. А две дюжины солдат в чёрной форме и пятеро матросов, скинув заплечные ранцы и откровенно нежась под ласковым солнцем, расположились прямо на шелковистой траве аккуратно подстриженного газона.
Справа от инквизитора уселся высокий капитан гвардии в чёрной форме, чей орлиный профиль и естественность выправки выдавали в нем потомственного аристократа. Сидящий рядом с ним абсолютно седой офицер в такой же форме отличался от своего товарища только бионическими пальцами на обеих руках.
Левый шезлонг занимал толстенький капитан второго ранга с вислыми усами, довольно нелепо смотрящимися на его одутловатом лице. Сама фигура излучала добродушие и неторопливость, и только глаза стального цвета, равнодушно смотрящие прямо перед собой, портили впечатление.
— О, это, кажется, к нам, Герцог. Забавно, и этот человек собирается…
— Ус, помолчи, — оборвал своего беспалого товарища, тот, кого назвали Герцогом.
Меж тем Инкаптиус встал из шезлонга и вся свита инквизитора вскочила на ноги.
По чисто вымытой дорожке к ним спешило несколько фигур в развевающихся от быстрой ходьбы рясах.
Солдаты явственно заулыбались при виде того, как монахи пытаются одновременно и спешить, и величественно шествовать.
— Милорд!
— Ваше преподобие.
— Для нас честь принимать у себя любого столь прославленного…
— Знаю, когда умер преподобный Микн?
— Преподобный отец оставил нас и пребывает в свете отца нашего Императора уже две недели.
Настоятель склонил голову и придал голосу ещё более скорбные интонации.
— Это большая потеря, и вся обитель неустанно будет пребывать в печали…
— Я в курсе, что это…большая потеря для всех нас… Я хочу осмотреть его… могилу.
— Да конечно, конечно, прошу, ваша милость.
Лёгкий шёпоток отвлёк внимание Инкаптиуса.
— Отец-настоятель, отец-настоятель, вы видели, у тех, что с этим прибыли, у них такие же крысы, как у отца Микна, там в сундуке…
— Я видел, молчи!!! — яростно шикнул на когото игумен.
Инквизитор с офицерами, пригибаясь из-за низкого потолка, спустились в прохладный подвал. Инок, читающий заупокойную литанию, покосилсяа в сторону вошедших, но не остановил чтения.
Слова литании на архаичном диалекте готика были странны и непонятны, они словно пришли из невообразимой глубины веков и сейчас снова взлетали к низкому каменному своду, как и тысячелетия назад…
— И где только Микн выкапывал такую древность… А ведь красиво… Нда, всё, что непонятно, кажется красивым… Воистину, во многих знаниях многие скорби… Каким же прекрасным должен видеться мир придуркам вроде этого настоятелишки?
Размеренная речь текла под сводами, смешиваясь с ароматным ладаном из курильницы в углу, эхо вторило, как будто сами стены читали древнюю молитву.