Современные историки, однако, склонны рассматривать этот великий союз между королем и буржуа в перспективе. Так, Жак Ле Гофф описывает энтузиазм своих предшественников по поводу предполагаемой дружбы и естественной взаимодополняемости между городами и государем как "воображаемое совокупление" и напоминает нам, что «для Филиппа Августа это был вопрос интеграции городов в национальную монархическую систему в соответствии с двумя функциями, которые мы вправе ожидать от светских групп — военной и экономической… Филипп Август считал их точками опоры монархической власти. На этом его так называемый "союз" с буржуа заканчивался». Король стремился лишь преобразовать города в вассалов, от которых требовал верности и военной службы, контролируя их экономическую деятельность: "Монархия была установлена. Она также поселилась в городах. Она берет под свой контроль и под свою руку, ради общего блага городов и королевства, важнейшие сферы городской жизни: весы и меры, торговлю, правосудие, финансы". В выражении "добрые города", получившем широкое распространение в XIII веке, явно нет сентиментального оттенка. "Добрые города" — это полезные города, города, которые крепко связаны с королевской властью и предоставляют ей военную помощь и налоги. Более того, Филипп Август, после восстановления мира, практически больше не предоставлял городам хартий после 1214 года; его сын Людовик VIII учредил только одну коммуну, в Бомон-сюр-Уаз, а его внук Людовик IX в своем Enseignements (Наставлении) дал такой практический совет своему наследнику: "Прежде всего, держите добрые города и коммуны вашего королевства в том состоянии и в той покорности, в которой держали их ваши предшественники; и если что-либо нужно исправить, исправьте это, и держите их в благосклонности и любви; ибо из-за силы и богатства больших городов ваши подданные и иностранцы будут бояться делать что-либо против вас, особенно ваши пэры и ваши бароны". Бланка Кастильская также приняла эту концепцию, которую она видела в действии во время правления своего свекра, особенно во время Бувинской кампании, где городские ополчения сыграли очень важную роль. В 1226 году, под угрозой восстания баронов, она призвала на помощь буржуазию "добрых городов".
С другой стороны, как и ее свекор, она мало интересовалась судьбой крестьян. При изучении документов, касающихся ее личной и политической жизни, создается впечатление, что 90 % населения для нее не существовало. Сельский мир полностью отсутствовал в ее заботах. Таким образом, она полностью разделяла взгляды своего класса. Она постоянно ездила по сельской местности королевских владений, но, кажется, не замечала, что она населена жалким населением, которое являлось объектом беспредельного презрения со стороны дворян и духовенства. Тем не менее, этот период был отмечен относительным смягчением крепостного права, но Филипп Август мало интересовался этим: из 1.839 актов, зарегистрированных его канцелярией, два были хартиями об освобождении, датированными 1220 и 1221 годами, которые освобождали мужчин Пьерфона и Ла Ферте-Милона от "права мертвой руки" и платы при вступлении в брак. Однако он одобрял освобождение от крепостной зависимости крестьян его вассалами, и приветствовал крестьян, которые нашли убежище в его владениях.
И в этом случае именно церковные владыки были наиболее враждебны к любому освобождению, и именно на их землях происходили крестьянские восстания: в епархии Орлеана, подавленное епископом Манасси де Сеньеле между 1207 и 1221 годами, в деревне Месньер, зависимой от аббатства Корби, в 1219 году, и в окрестностях Шабли, зависимой от капитула Сен-Мартен-де-Тур, в том же году. Главной причиной для недовольства крестьян был сбор церковной десятины. Отказ платить ее был не только преступлением, но и святотатством, заявил непокорным крестьянам проповедник Жак де Витри: "Вы не только воры, но и святотатцы! Ибо десятина — это дань, которую вы должны Богу, и знак Его вселенского достояния. Те, кто утаивает ее, подвергают опасности спасение своих душ, и Бог посылает им засуху и голод, в то время как годы изобилия никогда не обходят стороной тех, кто ее платит". Хотя это заявление требовало доказательств. Парижский епископ Морис де Сюлли дал крестьянам такой добрый совет: "Люди добрые, верните своему сеньору то, что вы ему должны. Вы должны верить и понимать, что вы должны своему землевладельцу взносы, налоги, неустойки, услуги, телеги и поездки. Отдавайте все сполна, в нужное время и в нужном месте". Презрение к крестьянину-злодею, пронизывает всю литературу того периода. Сообщая о восстании нормандской деревни против аббатства Мон-Сен-Мишель, автор Conte des vilains de Verson (Повести о вилланах Версона), одобряет репрессии: "Идите и заставьте их заплатить. Они в крупном долгу перед вами. Идите и возьми их лошадей. Заберите их коров и телят. Ибо эти злодеи слишком преступны. Сир, знайте, что на всей земле я не знаю более преступных людей, чем вилланы Версона". По этому вопросу Бланка Кастильская никогда не высказывалась, но она не могла не разделять чувств своего класса. Иллюстрацией этого стало ее отношение к движению "пастушков", подавлению которого она в конечном итоге способствовала в 1251 году.