Посвящение принца Людовика в рыцари (1209). Недоверие между отцом и сыном
Король, наконец, решился на это в 1209 году, но с жесткими условиями, которые выдавали его неуверенность. Как пишет Гийом Бретонский, это была красивая церемония: 17 мая, в день Пятидесятницы, в Компьене "Людовик, старший сын короля Филиппа, принял рыцарское достоинство из рук своего отца, с такой блестящей торжественностью, таким красивым собранием великих людей королевства, таким множеством других людей и таким изобилием еды и подарков, что нигде не записано, что ранее было что-то подобное". На торжествах присутствовали несколько великих баронов: Ги де Туар, граф (или герцог) Бретани, Роберт, граф Дрё, Рено де Даммартен, граф Булони, Пьер, граф Осера, которому принадлежала честь разделывать мясо за королевским столом. Пиры были незабываемы.
Но эти торжества не могли скрыть ограничений, наложенных королем на своего сына. Перед церемонией он должен был поклясться Филиппу, что больше не будет лично участвовать в турнирах, что будет брать на службу только тех, кто присягнул на верность королю, что не будет нападать на королевские города и бюргерство, что не будет брать у них денег в долг и не будет принимать от них деньги без согласия короля. Как видно, отец испытывал к сыну полное "доверие". Правда, Филипп пожаловал своему сыну доходы от сеньорий Пуасси, Лоррис, Шато-Лангон, Фей-о-Лож, Витри-о-Лож и Буаскоммон, но без права получения оммажа от тамошних вассалов. Аналогичным образом, Филипп окончательно передал графство Артуа Людовику, что он должен был сделать еще в 1190 году, после смерти своей первой супруги, Изабеллы де Эно, матери Людовика. Но и здесь щедрость сопровождалась ограничениями: Людовик не мог носить титул графа Артуа; сеньоры и рыцари Артуа, прежде чем принести оммаж Людовику, должны были поклясться, что не будут помогать ему, если он восстанет против своего отца. Коммуны Хесдин, Эр и Сент-Омер должны были принести такую же клятву. Филипп оставил на месте своих людей, таких как бальи Артуа Нивелон ле Марешаль, до 1223 года. Королевская администрация продолжала контролировать жизнь графства.
Неизвестно, как отреагировала Бланка Кастильская на эти оскорбления, нанесенные ее мужу. Ей не дали возможности выразить свое мнение. Ее имя даже не упоминается во время торжеств. Правда, это были чисто мужские развлечения, но она и не сопровождает своего мужа, когда он вступал во владение Артуа, хотя у нее там было несколько кастелянств в качестве douaire (часть имущества, которую муж оставлял за своей женой в случае, если она переживет его). Видимо потому, что Бланка была беременна, поскольку в 1209 году родила мальчика названного Филиппом. Но главный вопрос, который затрагивал и ее, касался отношений между Филиппом Августом и его сыном Людовиком. Почему возникло такое недоверие со стороны короля, недоверие, которое должно было сохраниться до конца правления Филиппа?
Во-первых, весьма вероятно, что король помнил драму семьи Плантагенетов, одним из действующих лиц которой он был, подстрекая Ричарда Львиное Сердце против его отца Генриха II и участвуя вместе с ним в военной кампании, которая привела к смерти короля Англии в 1189 году. Кроме того, Генрих II, при жизни короновавший своего сына Генриха Младшего, видел, как последний восстал и потребовал разделения власти. Для короля наличие взрослого сына, стремящегося к власти, являлось источником беспокойства, которое могло привести к разрыву семьи.
Его опасения также подпитывались культурным климатом начала XIII века, который характеризуется повсеместным беспокойством, ростом ересей и распространением более или менее апокалиптических пророчеств, подразумевающих потрясения в управлении королевствами. И некоторых из этих необузданных идей проявлялись в характере принца Людовика. Начало XIII века, это середина периода крестовых походов, и в это время умы людей были открыты для самого бредового религиозного иррационализма, готовые поверить любому пророку и принять самые дикие слухи. Последние успехи ислама, неоднократные неудачи последних христианских экспедиций, в 1190–1191 годах, и 1204 году, нашествие монголов, обострили эсхатологические спекуляции. Ереси и пророчества объединились, чтобы объявить о конце времен и рождении новой эры величайшего смятения. К этому можно добавить астрологические прогнозы, которые стали очень популярны после повторного открытия древних наук, особенно трудов Птолемея.