Эта предосторожность не была лишней. Это был всего лишь второй случай, когда капетингский король умер до того, как его сын был коронован. Первый раз — когда умер Филипп Август, а его наследнику, Людовику, было 36 лет. На этот раз наследник был малолетним, ему всего 12 лет. В связи с этим возникал другой вопрос: кто будет управлять страной во время несовершеннолетия нового короля? Только трижды в капетингском прошлом возникал вопрос о регентстве, даже если этого термина еще не существовало. В 1147 году, когда Людовик VII отправился в крестовый поход, власть осуществлял аббат Сен-Дени, Сугерий; в 1190 году, во время крестового похода Филиппа Августа, он оставил управление своей матери, Адели Шампанской, и своему дяде, архиепископу Реймса; в 1061 году, после смерти Генриха I, именно его шурин, могущественный граф Фландрии Балдуин V, обеспечил защиту восьмилетнего Филиппа I. В этом случае наиболее естественным кандидатом на принятие "опеки и попечительства" над молодым Людовиком IX мог быть Филипп Юрпель, молодой человек 25 лет, граф Булонский, единокровный брат Людовика VIII. Он имел сильную поддержку среди великих баронов, которые считали его одним из своих и надеялись, что он сможет защитить их интересы, ограничив вмешательство королевской власти в их дела. Филипп Юрпель был слабохарактерным и явно не справился бы с поставленной задачей, что для баронов было идеально, ведь они могли бы манипулировать им, как им заблагорассудится. Именно этого боялось окружение Людовика VIII, все главы его администрации и представители средней знати, которые в результате потеряли бы все свои полномочия.
Именно здесь провиденциально появляется второй документ, также находящийся в Layettes du Trésor des Chartes (Сокровищнице хартий). Это подлинный документ, но его содержание вызывало большие подозрения. Он представляет собой письмо трех прелатов, архиепископа Санса, епископов Шартра и Бове, датированное 1226 годом, но без указания дня, в котором они заявляют, что перед смертью король позвал их в свою комнату и сказал им, что он хочет, чтобы королевство и все его дети были переданы под "попечительство и опеку" королевы Бланки, пока ее сын Людовик не достигнет "совершеннолетия". Именно этот документ узаконил власть Бланки Кастильской в качестве опекуна королевства.
Но это, как мы уже сказали, весьма подозрительно. Прежде всего, зачем король доверил свою волю, как бы в тайне, только трем епископам, когда он мог бы сделать это гораздо более значимым способом перед собранием 26 знатных людей, о которых мы только что упомянули, что ограничило бы возможные неприятности? Во-вторых, авторы письма так настаивают на том, что король был "в здравом уме", что он "завещал и решил", после "зрелого размышления", что это вызывает сомнения. Слишком усердно пытаясь доказать бесспорность решения, они делают его подозрительным. Именно поэтому историки считают, что встреча короля с тремя епископами на самом деле была выдумкой "правительственной команды", как выразился Жерар Сивери, чтобы исключить захват власти баронами. Для некоторых этот выбор был продиктован убеждением, что Бланка Кастильская, будучи женщиной и иностранкой, без поддержки семьи, окажется в слабой позиции, что позволит им руководить ею и диктовать ей решения. Менестрель из Реймса, например, пишет: "Ее дети были маленькими, и она была одинокой женщиной из чужой страны. Ей приходилось заботиться о великих сеньорах: графе Филиппе Юрпеле де Булонь, графе Роберте де Дрё, его брате графе Макона, сеньоре Куртенэ, сеньоре Ангерране де Куси и обо всех великих родах того времени. Поэтому она их очень боялась". Видимо каждая из соперничающих сторон старалась доверить номинальную власти как можно более слабому человеку, чтобы сделать его инструментом своей политики.
Напротив, другие считают, и мы в их числе, что обращение к Бланке — это признание ее авторитета и способности управлять. Во время правления Филиппа Августа и Людовика VIII советники смогли узнать, сколько политического благоразумия, твердости и влияния было у этой женщины, чтобы держать в узде великих баронов. Что касается утверждения, сделанного Жуанвилем в его Vie de Saint Louis (Жизни Святого Людовика), что "у Бланки Кастильской не было ни родственников, ни друзей во Французском королевстве", то оно совершенно неверно и соответствует желанию хронистов второй половины века драматизировать ситуацию, рассказывая о том, какой трудной была юность Людовика Святого и как мужественно королева и сирота противостояли козням баронов. Британский историк Линди Грант очень хорошо показала это в своей прекрасной биографии Бланки в 2016 году.