Это было незабываемое событие для всей королевской семьи. В частности, для Людовика IX, а также для его матери, которая, по словам Матвея Парижского, разделяла энтузиазм короля в отношении святых реликвий и даже поощряла его к их приобретению. Для них терновый венец был чем-то вроде Грааля. И они хотели еще. Поэтому, когда в 1240 году Балдуин II, в очередной раз испытывая нехватку денег, взял у тамплиеров из Сирии большой кусок Истинного Креста, король купил его, и "благодаря благочестивым шагам короля Франции и его матери", в Страстную пятницу вокруг женского монастыря Сент-Антуан-де-Шамп, к которому Бланка была очень привязана, были организованы церемонии, подобные той, что была в 1239 году. Она участвовала в них вместе со всей семьей: "Возле церкви Сент-Антуан был воздвигнут большой помост. Сам король поднялся на него в сопровождении двух королев, а именно королевы Бланки, его матери, и королевы Маргариты, его жены, и со своими братьями, в присутствии архиепископов, епископов, аббатов и других духовных лиц, а также нескольких знатных французских господ и бесчисленной толпы народа, находившейся вокруг". Венец и крест пронесли по улицам, вызвав настоящую коллективную истерию, как сообщает Матвей Парижский:
Там, посреди всеобщего ликования, которое вызвало столь славное зрелище, король, с лицом, омытым слезами, поднял в верх упомянутый крест, и все присутствовавшие прелаты громким голосом запели гимн "Узрите крест Господень". После того, как все благоговейно и преданно поклонились ему, король, босой, одетый в простую шерстяную тунику, с непокрытой головой, предварительно постившийся три дня, отнес его в город Париж в соборную церковь Пресвятой Девы […]. Братья короля вместе с вышеупомянутыми королевами, очистив себя исповедью, постом и молитвой, следовали за ним пешком с такой же преданностью. У них тоже были терновые венцы, который они таким же образом поднимали в вверх и представляли народу. Некоторые из владык поддерживали руки короля и его братьев, которые несли эту благочестивую ношу, и помогали им, чтобы, устав держать руки, постоянно поднятые к небу, они не уронили это бесценное сокровище.
Похоже, Балдуин нашел настоящую золотую жилу. Поскольку французский двор так любил реликвии, он опустошил свои кладовые, и в 1241 году было засвидетельствовано прибытие новых реликвий: наконечник святого копья, части цепей и пурпурного плаща Страстей, тростниковый скипетр, губка, смоченная в уксусе, пеленки маленького Иисуса, частица Его крови, кусок ткани для омовения ног, кусок святой плащаницы, волосы и молоко Богородицы, камень из Гроба Господня, верхушка черепа Иоанна Крестителя, жезл Моисея… Приведенная выше опись ставит серьезный вопрос о доверчивости высокопоставленных христиан, в частности, интересующей нас персоны — Бланки Кастильской. Хронисты не дают никаких комментариев по этому поводу и никогда не ставят под сомнение подлинность этих реликвий, даже самых неправдоподобных. Однако, как мы уже говорили, столетием ранее Гвиберт Ножанский в своем трактате De pignorubis sanctorum показал, что проверка реликвий на подлинность необходима. Образованные мужчины и женщины XIII века не были полностью закрыты для критического мышления, как показали исследования Клауса Шрайнера, но их критерии сильно отличались от наших, как осторожно пишет Жак Ле Гофф: "Средневековая критика фальшивок спокойно уживалась со структурами веры, весьма отличаясь от наших критериев. Подлинность Воплощения и его земные приметы, подлинность существования сверхъестественного и чудесного на земле вызвали к жизни весьма специфические методы определения фальшивок, но не избавили от них. Напротив, так как от подлинности реликвии зависит индивидуальное и коллективное спасение, то определение ее тем более велико, что фальшивку могут использовать во зло или уверовать в нее по неведению". Добавим, что с того момента, как мы принимаем веру в догматы о сверхъестественном, чудесном, чудесах и воскресении, все становится возможным и больше нет предела иррациональному.