— Не знаю. Просто подумала о всяких темных местах, — незаметно для себя я накрутила спагетти так, что они превратились в огромный несъедобный комок. — Даррен!
— Что? — он невозмутимо состроил предельно сосредоточенный на еде вид, но раскололся улыбкой, увидев вилку над моей тарелкой. — Да ладно тебе, две недели осталось. Потерпи.
— Нет, скажи честно, я ведь угадала?
Он помотал головой и задумчиво перелил суп из ложки обратно несколько раз.
— Ты брала билеты в Небраску?
— А! — я испуганно вдохнула, на секунду погрязнув в переживаниях о том, что все билеты уже раскуплены. — Нет, я забыла про это, — и как это могло из головы вылететь?
— Есть на вечер, — ну неужели. Я думала, мне придется самой предлагать. — К ужину будем дома. На следующий день после бала.
— Двадцать четвертого?
В тот же день на электронную почту пришла квитанция об оплате билета на рейс UAL-301.
Недели назад мы с Дарреном стали больше общаться, иногда он позволял себе прикосновения ненароком, а счет его объятиям я давно потеряла. Зимой он начал замерзать и судорожно искал повода задержать меня в ледяных ладонях. Я насчитывала сотни ударов сердца, прижимаясь к раскрытым ребрам, сбегать из клетки которых становилось с каждым разом сложнее.
Ты не видел, но мои губы молили, чтобы ты никогда не отпускал. Все, чего я просила — вечность с тобой. Казалось, только тогда я бы смогла распробовать тебя до конца. Знаешь, что по-настоящему объединяло нас? Жадность до времени. Тогда я не знала, какой разной она бывает.
Внутри я бережно хранила секунды, минуты, часы, проведенные с Дарреном вместе. Наивно мечтала о "первом" поцелуе под омелой. Сочиняла глупые песни. Не хотела пить, потому что и без алкоголя еле соображала, куда нас все это ведет. Что я наконец заметила в декабре, отчего споткнулась и свалилась с температурой надолго в постель, так это ненужность ломать себя ради другого человека. Когда я была с Райаном, он мог сказать, что ему не нравится мой макияж, или запретить носить платья, и я подчинялась, я всегда во всем слушалась. Так и осталась для него любившей, но не любимой в ответ. Даже винила себя в том, что все остыло, рылась в поисках собственных изъянов и всякий раз их находила. Но Райан и не хотел любить. Он хотел иметь рядом того, кто будет играть по его правилам.
Я не знаю, чего хотел Мэйсон, но я не слышала от него ничего плохого в адрес моей внешности или поведения. Мне больше не приходилось выдумывать, как показать искреннее вовлечение в диалог, и что мне якобы интересно, о чем говорит он, потому что я чувствовала, что я не просто кукла для развлечений. Я чувствовала себя живой, и что мое мнение действительно что-то значит. Меня видят, меня слышат, меня ощущают. Выбирая себе обед, я не думала о том, как бы не поправиться или не заставить думать, что я обжора, нездорово питаюсь. Выбирая себе одежду, я не думала о том, что одобрит Даррен. Выбирая маску на день, я ее и вовсе снимала. Потому что я знала, что меня принимают любой. Он еще не видел меня в настоящей печали, злости или обиде, но лишь потому, что перестал давать поводы испытывать что-либо плохое. А когда в моей крепкой опоре в виде друзей я обрела и его, то никакие ошибки и запинки мне отныне были не страшны.
Одеялом служили тысячи образов Мэйсона, на которые он рассыпался с течением времени. Подушка мягко утопала под тяжестью головы, хрустящая простыня то и дело отходила от края кровати, оголяя матрас. Я не ворочалась перед сном и мгновенно засыпала. Градусник пищал, и на экране загоралось «30.1», а я стряхивала ртуть и не понимала, куда делся жар и почему кожа такая бледная, синюшная.
— Не выспалась? — Даррен подался вперед так, чтобы за ним не было видно моего рухнувшего на парту тела. Я перевела едва разомкнутый взгляд на руки, повертела их ладонями вверх-вниз и с облегчением опустила обратно. Мэйсон приложил на секунды пальцы ко лбу мне, затем к своему. — Нет температуры. Тебе плохо?
Я вырвала листок из тетради и написала ответ на нем, чтобы не отвлекаться на перешептывания.
«Мне снился сон, что у меня температура 30.1, как наш рейс»
«Хоть что-то. Мне ничего не снится»
«Вообще?»
«В последний раз в 16»
Что-то случилось? Что было в твои шестнадцать лет? Ты их просто не помнишь или правда ничего не видишь? В шестнадцать лет ты перевелся в мой класс. Может, что-то было в старой школе?
— Почему ты перевелся к нам? — спросила я после занятия, даже не думая о том, как странно мог прозвучать мой вопрос.
— Я же сначала пошел в тот хваленый лицей в центре. А потом оказалось, что весь их статус — так, шелуха. Тогда перевелся к Шейну.
Не то. Не в школе все дело.