— О, давай вот этот, — еле сдерживая смех, Мэйсон нажимает на плейлист под имечком «тупа чиллллл», только мы отрываемся от земли, и я отвлекаюсь на совершенно неинтересный план снежной катастрофы за стеклом. А я должна была предвидеть, что Даррен увидит что-нибудь с экрана моего телефона?.. Ах, нет, подождите, это же я. Хорошо, что не настолько схожу с ума, чтоб сохранять всякие там фотографии и ставить их на фон. Но худшее (лучшее) было впереди, потому что список сплошь состоял из песен о любви.
Остается смириться, и я кутаюсь в толстовку, делая вид, что сплю.
I'd like to walk around in your mind someday Я бы хотела однажды прогуляться в твоей голове
I'd like to walk all over the things you say to me Я бы хотела пройтись мимо всего, что ты мне говорил
Облака сегодня парят совсем низко, и город быстро исчезает за ними. Я пробую незаметно переключить песню, но Даррен останавливает меня. Сдаюсь.
You say you just want peace and to never hurt anyone Ты говоришь, что просто хочешь мира и никому не навредишь
You see the end before the beginning has ever begun Ты видишь конец, хотя начало еще даже не началось
Пальцы поглаживают мою ладонь, и я чувствую, как его грудь вздымается глубже и медленнее. Незаметно я поворачиваюсь к нему так, чтобы задохнуться любимым парфюмом вперемешку с насилу уловимым запахом тела, и невольно прикрываю глаза.
Теперь, когда я знала, что значат эти прикосновения, в руках Даррена мне становилось спокойнее всего на свете. И все же, пусть и без слов все понятно, но я продолжала мечтать о тех самых фразах, которыми обычно признаются.
Show me how you care Покажи мне, как тебе не все равно
Tell me how you were loved before Скажи мне, как тебя любили прежде
Show me how you smile Покажи мне, как ты улыбаешься
Tell me why your hands are cold Скажи мне, почему у тебя холодные руки
Сомкнутые веки, уютное тепло и расслабляющие песни убаюкивают меня к моменту набора высоты. Сквозь дрему я продолжаю слышать строки, что выдают Мэйсона до последнего тихого неровного вздоха.
You would use your songs to say Ты бы использовала свои песни, чтобы сказать
The words you couldn't say Слова, которые ты не могла сказать
And every word you sang И каждое слово, которое ты пела
Was about you and me Это было о нас с тобой
Проснувшись во время снижения от укола в перепонки, я поняла, что не только спала на плече у Даррена, но и напускала слюней на него. Да так, что когда оторвала щеку, то за ней потянулась...
— Вот черт, прости, — я достала салфетку, вытерла лицо, и новой стала промакивать смачную лужицу на пострадавшей кофте. К счастью, кроме улыбки, это недоразумение ничего не вызвало.
— Знаю, заметил еще, когда ты спала. Я и сам иногда так делаю.
Когда я попыталась вырваться из притягательного плена после очистки нечаянного потопа, Мэйсон не позволил этому случиться невзначайным прикосновением к моим коленям.
Got the music in you baby Я слышу в тебе музыку
Tell me why Скажи мне почему
You've been locked in here forever & you just can't say goodbye Ты всю жизнь была заперта здесь и просто не можешь сказать «пока»
— Споешь ее, когда приедем?
— Я ведь без гитары...
— Можно и без гитары.
Я закивала и осмелилась взять ладонь обеими руками.
— Вот бы этот полет никогда не заканчивался, — едва слышно продолжил Даррен над ухом и чуть задел его губами, потому что я незаметно для самой себя вновь склонилась влево. — Мы бы просто смотрели в окно и слушали эту музыку.
И я бы этого хотела.
Но это было невозможно. А здорово, если бы мы тогда исчезли. Закончили все вот так и закончились сами. Спустя два с половиной года мне хочется выйти из иллюминатора и провалиться в облака вместе с этими песнями.
Поцелуя под омелой так и не случилось.
Глава 23. Мой мальчик
Правда – это короткое одеяло, одеяло, под которым всегда мерзнут ноги. Его можно натянуть, завернуть, но его всегда не хватает. Можно ворочаться, брыкаться, но укрыться им нельзя. И с рождения до самой смерти оно закрывает только наше лицо, искаженное плачем, воплем и визгом.
— к/ф «Общество мертвых поэтов»
от лица Даррена
Родной город я застал в высоких сугробах. Зима в этом году оказалась щедра на осадки, наш рейс чуть не отменили из-за метели, которую мы привезли с собой и сюда.
Зима обещала быть долгой.
— И что у вас с дочкой Блэквеллов?
Добро пожаловать домой, сынок, как дела? Не, не то.
Я привык к строгому тону отца за последние два года. Он всегда задавал эти вопросы таким голосом, словно ему плевать, но, по правде, он собирался в очередной раз наставить туда, куда нужно. Но все это были бессмысленные попытки убедить скорее себя, чем меня, что все в полном порядке и под контролем. Мы оба знали, что это не так, а я привык и подыгрывать своему старику.