«Развлечение на вечер, значит?»
— А ты его секретарь? — нервная дрожь по всему телу не дает коленям держаться вместе, срывает голос и раскуривает остатки холодного сознания, выводя из себя. — Что же он сам мне ничего не скажет?
«Сделаем вид, что ничего не было?»
— Сколько раз он тебе писал этим летом?
Глумливый вопрос колючей проволокой врезается в кожу, проезжается по оставшимся живым местам, срывает с корнем ногти. Первый раз был на концерте, а второй — когда переписывались про поступление.
«Хочешь остановиться?»
— Два.
Шейн вскидывает брови и молча разводит руки в стороны, натягивая издевательскую улыбку. Она окропляет кислотой, затекает в уши.
«Я же не урод»
— Ему не нужна девушка.
«Пора заканчивать»
— Так у него язык отсох или что? — сипло выдавливаю из себя, сдерживая подступающий плач.
— Он никогда тебе не скажет всей правды. Ему легче оставлять тебя в неведении, чем терпеть эти разговоры. Меня задрало смотреть на то, как он все больше с тобой путается, хотя сам прекрасно знает, что ничего не выйдет.
«Мне жаль»
— Да в чем проблема?! — выпаливаю с надрывом и судорожно смахиваю хлынувшие слезы.
— Да нет никакой проблемы. Поразвлекайся с кем-нибудь из своих дружков в группе, и живи себе счастливо.
«Прощай»
— Почему ты говоришь, что ничего не выйдет?
— Ты ничего не знаешь, Блэквелл. Ты ничерта не знаешь, и пусть оно так и останется. Нужна тут еще одна головная боль.
«Я был не прав»
— Спасибо, Шейн, просто огромное долбаное спасибище! Ты такой заботливый, — хочу сказать так много, но давлюсь словами. Тремор в ногах усиливается, и становится ясно, что сейчас самое время уйти отсюда подальше. Приподнимаюсь с места и еле держу равновесие, чтоб не свалиться обратно.
«Скоро жизнь разведет нас»
— Чем вы собирались заняться, когда я вас прервал? — добивает по пятам, вырывает кости из суставов, и от меня не остается ничего, кроме горстки мяса.
Говорить, что ничего не было — глупо и лживо. Хватит врать хотя бы самой себе. Если бы Шейн не пришел, мы бы сделали это снова. И я знала, на что иду.
— Тебе-то какое дело?
— Да странно, что он больше одного раза использует одну и ту же девку. Но тут просто новое место, не так много...
— ...что ты хочешь мне сказать, Шейн? — я не собираюсь и дальше слушать эту грязь. Черт, просто скажи уже, что хотел, ублюдок, и я уйду.
— Нахер ты ему не нужна. Он тебя придерживает для перепихона.
«Прости»
Можно было бы не верить на слово, но я заново сложила все кусочки пазла и получила совершенно иную картину. Даррен никогда не делился со мной ничем личным. Мы много раз мило общались, но всегда поверхностно. И все эти многозначительные взгляды — всего-навсего моя выдумка. А вчерашнее... конечно, черт возьми, он пригласил меня не просто колыбельные послушать, боже. Их — в последнюю очередь.
— Спасибо, — бормочу на прощание и срываюсь к выходу из этого проклятого дома. Кто знает, сколько бы я еще так себя обманывала, если бы не Шейн?
Слышу, как меня окликает Даррен и пытается пролезть через толпу вслед за мной, но я оказываюсь быстрее. Сбегаю на улицу, запрыгиваю на велосипед и сворачиваю за угол. Огни размывают непрекращающиеся слезы, глаза еле различают дорогу, и я кое-как вспоминаю, в какой стороне кампус.
Пусто, с пролитой болью достаю пули шрапнели. Черство, искушение стерлось. Никак. Все исчезает. Кончилось. Веки высыхают и липнут. Легкие понемногу приходят в себя. Забываю, куда и зачем еду. Живот схватывают последние рывки плача. Костяшки на руле белеют. Полумесяц ускользает под сизой пеленой. Плечи опускаются.
Ноги несутся как бешеные, неустанно разгоняются, меня ударяет сознание случившегося. У поворота торможу и сажусь прямо в траву возле деревьев. Мокро, холодно и наверняка грязно, но мне плевать. Мимо проносятся редкие машины, но мне все равно.
Как можно быть настолько тупой?
Вспоминаю пальцы в своем рту, немного жесткие, шершавые. Он был так непохож на всех остальных, но этими мелкими мозолями и грубой сухой кожей не отличался. Руки оставляют царапины на бедрах. Гематомы от засосов и укусов покрывают грудь, а мне мерещатся мурашки и трепетные прикосновения. Все осталось внутри, вскрылось горьким лезвием и расплескалось цианидом. Нет, если бы со мной говорил не Шейн, а сам Даррен, я бы этого не вынесла. А можно ли назвать это преодолением?