Таких высоких девушек, какой была Марлен, мне приходилось встречать разве что мельком на баскетболе. Она была почти с меня ростом, выше своих родителей где-то на пол головы. Ноги были под стать длинные, которые мерзавка всегда стремилась оголить, надевая шорты покороче. Формами сильно она не отличалась, наверное, в силу телосложения. Грудь у нее была небольшая, и то вечно пряталась под растянутой майкой. Ну, как пряталась, порой казалось, что при мне Марлен специально так изгибается, чтоб открыть обзор на ее бюстгальтер. Спасибо, что хоть его она носила.
Лицо у нее было круглое, с большими темными глазами, обрамленными длинными ресницами, совсем как у ее отца. Прямой нос расширялся к низу, отчего казался немного приплюснутым, а рот был маленьким, с пухлыми бледно-розовыми и перманентно обкусанными губами. Этим Марлен не походила ни на кого из родителей — видимо, пошла в кого-то еще из родственников. Свои белокурые путанные волосы она, похоже, ни разу толком не расчесывала. Так и ходила с беспорядком на голове. Не то, чтобы у нее вообще было гнездо, наоборот, смотрелось так, будто это такая укладка. По правде говоря, я не следил за моей гостьей по утрам, так что, может, все эти легкие локоны действительно нарочно завивались. Но что-то подсказывает, она была не из тех, кто станет так заморачиваться. В контраст волосам, брови у нее были аристократично темные. Она нередко вскидывала их, когда разговаривала, словно была глубоко опечалена или крайне удивлена. Несмотря на свою уже вполне взрослую комплекцию, лицо у нее было все еще очень юное, будто она застряла где-то в годах 14-15, почти ничем не отличаясь от моих ровесниц. Она не была красавицей в классическом понимании, но что-то в ее мимике и манере двигаться было такое цепляющее и непостижимое. Порой я ловил себя на том, что тайком пялюсь на то, как она пережевывает омлет или моет за собой тарелку. Точно мне накидали лишних кадров в секунду, так гипнотически это смотрелось.
Мне едва исполнилось шестнадцать лет, и я предпочитал коротать свободное время в своей комнате, растрачивая его на книги и компьютерные игры. Так и шли дни напролет, школа — бассейн — дом, и по кругу. Летом тренировок было еще меньше, и я мог полностью погрузиться в литературные миры и виртуальную реальность. Девочки меня как-то тогда не интересовали, хоть и многие из сверстников уже вовсю с кем-то встречались и хвастали постельными победами. Нельзя сказать, что я был непривлекателен. Часто в школе, да и просто на улице мне приходилось замечать на себе легко читающиеся взгляды особ противоположного пола, а некоторые из них при разговоре очевидно краснели, выдавая симпатию. Пару раз даже осмеливались признаться в своих чувствах, но я не смог ответить взаимно.
Моя летняя идиллия оказалась нагло разрушена непрекращающимся вторжением в личное пространство. Марлен не знала грани между тем, что можно близкому человеку, и что нельзя простому знакомому. Может, это были такие особенности менталитета, черт знает. Уже на второй день пребывания в доме она заявилась с утра ко мне в одной пижаме и защекотала, чтобы я проснулся. Сказать, что я тогда был в шоке — ничего не сказать. Я схватил ее за руки, чтобы остановить, и спросил, все ли у нее в порядке с головой, а она только рассмеялась и убежала. Я привык просыпаться в тихом одиночестве, а как парень и зачастую на пару с утренним стояком. Представляю, как любой бы другой мог охренеть с таких сюрпризов. Тем же днем пришлось спуститься в пыльный подвал впервые за все годы, что я прожил в этом доме, чтобы забрать оттуда ключи от моей комнаты. Как думаете, проказницу это остановило? Ничуть, пару раз на неделе она обязательно взламывала незамысловатый механизм замка двери, чтобы как-нибудь глупо и по-детски разбудить меня. Да и в течение дня могла нахально заявиться и начать брать вещи с полок или со стола, разглядывать их и неаккуратно ставить обратно, параллельно с этим мучая всевозможными вопросами, временами даже забывая переключиться на английский. «Qu'est-ce que c'est?» звучало чаще всего, и очевидно означало «что это?», но так как я гнул свою линию, отстаивая свои границы, эти «кескюсе» разносились все больше, но так и не получали ответов.