Конец лета подкрался незаметно, вонзив свой нож в спину быстро, исподтишка. Я спросил Марлен, когда она снова приедет, на что она только загадочно улыбнулась. Я сказал, что если она не сможет приехать, то обязательно приеду к ней сам, и она назвала меня дураком. Без последнего поцелуя украдкой, конечно, не обошлось. Я почувствовал уже в то мгновение, что что-то не так. Попрощалась она как-то быстро. С ее страниц в соцсетях я не вылезал, постоянно проверяя, где она и как у нее дела. Она активно пользовалась инстаграмом и любила документировать свой день, особенно, если куда-нибудь выбиралась. Отвечала на мои сообщения как-то односложно, ничего не спрашивая в ответ. Я оправдывал это усталостью после перелета, сменой часовых поясов, началом учебы в университете. Но не прошло и пары недель, как зараза выложила фотографию, где она целуется с каким-то парнем, и подписала ее «Un lieu où tu peux être avec ton bien-aimé à jamais», прибавив кучу долбаных сердечек. После этого она стала меня полностью игнорировать, так что никакого ответа на возникшие вопросы я так и не получил.
Выводы я сделал позже, и они были до боли очевидны — Марлен хотела поиграть и просто иметь кого-то рядом, и ни о каком продолжении романа на лето с молоденьким неопытным мальчиком речи и не шло. После этих отношений, если их таковыми вообще можно назвать, я зарекся подпускать кого-то из девушек к себе так близко, чтобы потом никто не страдал и не ощущал себя пустым местом, чьи чувства пережевали и выплюнули обратно в лицо. Осенью, когда я перешел в старшую школу, я удвоил тренировки и с головой ушел в учебу и занятия спортом, чтобы забыть это сраное лето. Не сосчитать, сколько раз я перестирал постельное белье и протер каждый сантиметр комнаты, чтобы избавиться от малейшего напоминания о ее запахе, застрявшем в доме еще на месяц после отъезда. Что там запах, вся Франция мне опротивела после этих каникул.
До зимы я увеличил свой рекорд по задержке дыхания на полминуты. Я не искал второй Марлен, меня не стали влечь к себе больше белокурые, худенькие и длинноногие. Я не видел в похожих чертах людей ее, но один след она прочно во мне оставила, и с этим я ничего не смог поделать.
Все два года я благополучно избегал чужого внимания и сторонился даже простого флирта. На что я не рассчитывал — то, что тело помнит все, хоть и сердце остыло, и память затерлась.
На выпускном Шейн подметил, что Фелис на меня часто косится. Его это сильно позабавило, и он предложил мне на спор подойти к ней, убежденный, что она хочет со мной переспать. Сперва я отказался, понимая, насколько это абсурдно звучит. Наверняка эти взгляды были случайны, и ей разве что хотелось перекинуться парой прощальных слов. Но затем Шейн прибавил ставку в неплохую денежную сумму. Я был уверен на тысячи процентов, что он окажется неправ, поэтому так резво решил с этим покончить.
— Не хочешь немного развлечься? Типа, в одной из этих комнат?
Сначала я опешил, но подумал, что это шутка такая. А позже мне пришлось кое-как отворачиваться от крупненького долга, схваченного на глупом пари, потому что в итоге неправым стал я.
— Если у тебя есть девушка или еще какие-то причины не делать это, то все окей, просто сделаем вид, что этого разговора не было, а я найду себе какое-то другое развлечение на вечер.
Меня расколола эта резкость, так похожая на Марлен, но другая. По голове словно огрели, и я поддался знакомому влечению, что перебивалось с непривычными ощущениями. Чужое тело осязалось не так, совсем не так. По-своему приятно и пьяняще. Я чувствовал поначалу себя виноватым за то, что сам не выпил ни капли, а Фелис говорила заметно смазанно от алкоголя, но ей удалось убедить меня в том, что она действительно хочет всего этого. Никогда бы раньше не подумал, что чьи-то ладони могут быть настолько нежными, а притягательный запах тела и сквозь духи звучать так внятно.
Не сказать, что Блэквелл не нравилась мне до этого, я просто не придавал этому значения, не желая вступать в отношения. Она и правда казалась мне самой красивой девушкой, что я встретил за все годы старшей школы, хоть и с моим вкусом можно легко поспорить.
В отличие от Марлен, после случившегося Фелис никогда не играла со мной, не ускользала по собственному желанию, не трогала без причины и даже мило побаивалась. И выглядела она диаметрально противоположно: неизменное каре, темные карамельные кудри, печальные синие глаза с желтой крапинкой в левом, веснушки на чуть вздернутом носе и светлое родимое пятно у виска. Каждая черта на лице словно нарисована пастелью, рост еле доставал мне до плеч, а изящные лодыжки и широкие бедра часто приковывали к себе внимание на уроках вместо школьной доски, если Блэквелл вызывал учитель. Может, поэтому и так нравилась, что ничем не напоминала о ранах былых времен. И я бы забыл о ней, если б не та выходка. Эта ночь всколыхнула внутри прогнившие пережитки прошлого и усыпала их новыми цветами, принять которые я пока не был готов.