— Да вроде, — кусочек блина растаял во рту, и я захватила себе несколько штук впрок. — Как вы успели все прибрать?
— Через пару часов, как ты спать легла, разогнали всех. Кто-то помог с уборкой. Я сказал, предки рано вернутся.
— А шкоро они приедут? — действительно, зачем прожевывать еду как следует, если можно насилу разборчиво говорить и с набитыми щеками.
— Нешкоро, — передразнил Кайл, и я пригрозила ему попавшимися под руку ножичками.
Мы говорили о чем угодно, но только не о вчерашнем. Он рассказывал байки о техникуме, изливался ненавистью к преподавателю ненужной философии (который, конечно же, считает свой предмет самым важным) и пестрил наработками для следующего выступления на открытом микрофоне. Я попросила Коллинза подкинуть идей для стрижки, и он сказал, что видел много прикольных вариантов с бритыми висками в последнее время в инстаграме. Честно — я даже размышляла над тем, чтобы заделаться лысой, но все-таки случившееся не было поистине роковым событием в моей жизни.
После плотного завтрака Кайл по второму кругу зарядился кофе, и мы покинули дом. Что изменилось в этом городе, так это то, что былому пройдохе родители отныне позволяли пользоваться их машиной. Хотя, я бы не удивилась, если на самом деле они ничего и не разрешали, и сынок тайком гонял на драгоценном «поршике». Салон пропитался насквозь никотином подобно дому, и я задумалась над тем, какую отговорку придумаю для родителей на этот раз в оправдание своей благоухающей одежде.
— Слушай, я вчера наговорил лишнего, — вдруг завел Коллинз, стоило нам выехать. Говорил он так буднично, что у меня не оставалось никаких причин ему не верить. — Мы не в пятом классе, поэтому так прямо. В этом нет ничего серьезного, не подумай. Ты мне просто нравилась. Я к тому, чтобы ты не волновалась, обижен ли я или что. Все нормально.
— Хотелось бы мне так же легко отпускать, — вздохнула я и вжалась в сиденье, проматывая в мыслях, насколько быстро я бы смогла расправиться со своими чувствами.
— Эй. Ты ему правда нужна, — ага, так нужна, что общаемся мы постами в интернете и лайками. — Я знаю Даррена лучше, чем ты думаешь. Чтобы он пошел и врезал вот так... все серьезно. Вам будет хорошо вместе. Но не спеши.
— Что ты имеешь в виду?
— Все тебе расскажи.
— Мы чуть не... — я замялась в нерешительности, и мне сделалось неудобно, но потом я подумала, что, судя по словам Кайла, его это не ранит. — Чуть не переспали во второй раз. Я к нему приходила ночью. Спеть колыбельную, — и сказку рассказать, а потом уложить на бочок. — Не спрашивай. Он сказал, что Шейн не придет. Но только Даррен стал ко мне... ну, ты понял. И Шейн тогда постучался.
— На будущее — лучше подразни, — Кайл расплылся во всезнающей улыбке знатного дамского угодника (а то и джентльменского). — Вы до сих пор мало общаетесь?
— До сих пор. Он почти ничего о себе не рассказывает, — здесь я слукавила, ведь все же за время нашего общения летом и в колледже мне удалось по крупицам узнать о Мэйсоне немногим больше, чем ничего. Да, он так и не рассказал о своей матери, не говорил прямо о том, что чувствует ко мне, и продолжал молчать о многом. Но я знала теперь, что Даррен бегает почти каждое утро, ушел из плавания, чтобы не забивать им свободное время как раньше. Иногда зачем-то уезжает из кампуса даже в шторм. Метит в информационные технологии, но прочесть хорошую книгу ему кажется лучшей затеей любой программы или куска железа. Латиноамериканская литература нравится сильнее прочей, а «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса потрясли в четырнадцать лет, когда этот роман нашелся у дяди на книжной полке. Живые записи песен хоть и привлекают Мэйсона заместо студийных, но вообще музыку он слушает очень разную. Когда же я спросила его о фаворитах, он выделил японскую группу «Ling Tosite Sigure», чье название переводится как «Холодный, словно ливень поздней осенью».
Dare ni mo miserarenai mono Вещи, которые я никому не могу показать
Atama no naka afurete Переполняют мою голову
Machigai sae mo nai sekai e Я заблудился в мире
Mayoikonderu Где даже ошибок нет
Arienai hodo surikomareteru Все немыслимым образом растерто в мелкую крошку
Me ni mieru mono dake no sekai genshou Это феномен, когда мир состоит только из видимых глазу вещей
Abakidaseru ka na Смогу ли я раскрыть его истинную суть?
Я не из любителей рока и тем более постхардкора, но невероятно мелодичное звучание, сумасшедший коктейль из экстремальных гитарных и ударных партий, мягкого фортепиано, выразительного вокала, нежного фальцета, невесомого шепота, отчаянного скрима, резких разгонов вперемежку с затишьем перед бурей кульминации — сотканные сплошь из противоречий композиции подкупали напоминанием о самом Даррене. Я лишь надеюсь, что молчание продолжит рушиться.