— Нет, каково, Мишель! Это прелесть как замечательно — она оторвала взгляд от сцены, обернулась к нему, заметила его красное лицо, обеспокоенно спросила — Мишенька, тебе нехорошо?
— Да нет, просто с непривычки душно. На морях посвежее будет.
Ни за какие ковриги он не признался бы Лизе, что готов настучать рифмоплёту по сусалам. Хотя, если разобраться, обвинить его не в чем.
— Тогда пойдём скорее. Выступление господина Амзеля было последним. Ты отрекомендуешься и представишь меня. Мишель, я сгораю от любопытства!
— Твой Амзель — форменная пустышка. Что ты в нём нашла?
— Ну мы же уговаривались, Мишенька!
Они немного поспорили, но, в конце концов, Меркушев сдался. Лиза была не на шутку увлечена поэтом, и ему не хотелось портить ей вечер.
Амзель сыскался в крохотной комнатёнке, переделанной под артистическую уборную. Он восседал перед большим зеркалом в золочёной раме, а давешний исполнитель Грига поправлял ему причёску, орудуя роговым гребнем.
— Прошу извинить меня, господин Меркушев и Елизавета Ивановна, — ответил он после того, как Меркушев представил Лизу и себя — волосы растрепались после выступления и Володенька любезно согласился помочь мне.
— О, не прерывайте вашего занятия, мы всего лишь заглянули, чтобы засвидетельствовать своё восхищение вашим талантом — восторгу Лизы от встречи с обожателем не было предела.
— Тронут, чрезвычайно тронут вашим вниманием к своей скромной особе — господин Амзель отвечал вежливо, но от его застывшей в кресле фигуры веяло самодовольством.
— Не откажите в любезности отужинать с нами? Нам бы хотелось узнать о поэтическом творчестве непосредственно от вас.
Меркушев решил, что это слишком. Нужно было вмешиваться, пока Лиза окончательно не потеряла голову. Ему вдруг пришла в голову мысль, что в лице Амзеля есть что-то знакомое. Где то уже приходилось видеть эти волны волос. Ну, конечно же! Оскар Уайльд. Фотокарточка на стене в апартаментах Офицерского собрания! Коленька Петровский только что не молился на неё, прижимая к груди истрёпанный томик «The Picture of Dorian Gray». Так вот на кого тужится походить этот Амзелькин-мамзелькин! На эстетствующего викторианского содомита! Ну, да. Вон как трудится прилежно златокудрый Володенька. Похоже, мальчишеская причёска Лизы сослужила ей плохую службу.
— Всенепременно отужинайте с нами — с самым чистосердечным видом сказал Меркушев. — Я несказанно увлечён энергией вашего стиха. Есть в ней какая-то чистая мужественность, как положим, у Оскара Уальда.
Фигура Амзеля на мгновение потеряла свою монументальность. Поэт бросил пытливый взгляд на Меркушева. Его рука чуть заметно шевельнулась на подлокотнике кресла, а затем Меркушев заметил, как к ней украдкой прикоснулись пальцы Володи музыканта. Этот жест настолько напомнил ласку Лизы перед выступлением Амзеля, что Меркушеву стало не по себе. Так вот какое у них «родство вселенского естества»!
— К сожалению, вынужден отклонить ваше соблазнительное предложение, устал чрезвычайно — ответил Амзель. — Примите заверения в глубочайшем к вам расположении. Они откланялись и ушли. Лиза была задумчива и молчалива. Когда принимала шляпу у человека, чуть не захватила чужие перчатки. Позабыла сумочку в дамской комнате. Наконец, когда они вышли на Набережную Фонтанки, вдохнула свежий влажный воздух и сказала: «Ты был прав Мишель, причёска Евы Лавльер мне совершенно не идёт».