Садовник и работник согласились остаться на ночь и охранять место происшествия. Управляющий приказал положить шляпу и вуаль туда, где их нашли. То же самое сделали с платком. После этого все, кроме караульных, отправились в замок.
Графиня, по всей видимости сильно взволнованная, сидела еще в своей зале, ожидая, когда вернется управляющий. Ей не терпелось узнать, чем увенчались поиски в лесу. Когда фон Митнахт и Мария рассказали о случившемся, она была поражена.
— Я едва могу поверить этому, — сказала графиня. — Кто мог покуситься на жизнь Лили, которая со всеми была так приветлива, так снисходительна и добра? Нет, это невозможно.
Управляющий в подтверждение своих слов приводил доказательства, на которых основывались его догадки.
— Ужасно, — прошептала графиня. — Да, темное дело свершилось во время грозы. Я разделяю твою скорбь, дитя мое, — обратилась она к Марии, которая вновь не могла удержаться от рыданий. — Я глубоко потрясена. Лили всегда была мне любимой дочерью — и вдруг я лишилась ее, да еще таким ужасным образом.
— И нет никакой надежды, что она жива? — горевала Мария.
— Никакой, — подтвердил управляющий. — В том месте дорога идет у самого обрыва.
— Какой ужас! — прошептала графиня.
— Так как люди предполагают здесь убийство, то я оставил двоих сторожей на том месте, где случилось несчастье. Кроме того, необходимо донести о случившемся властям в городе.
— Разве это необходимо, фон Митнахт? Ведь нет никакого доказательства, что произошло преступление, а не несчастный случай.
— Есть, графиня, — вмешалась в разговор Мария. — И следы эти доказывают, что была борьба и что Лили, защищаясь, потеряла сначала шляпу, потом платок.
— Ну, хорошо, сделайте, как вы собирались, господин Митнахт, но лучше было бы, если бы вы сами отправились в город и донесли обо всем в полицию, — сказала графиня. — Это вы можете сделать завтра утром. Я сама с рассветом отправлюсь на место преступления, хотя мне и больно, очень больно будет видеть это роковое место. Что за ужасный вечер! А я ничего не предчувствовала. Конечно, Лили поступила опрометчиво, отправившись на свидание к трем дубам. Но я далека от мысли упрекать ее. Слишком потрясло меня это ужасное происшествие, эта темная история, которая лишила меня моей любимицы, а тебя, милое дитя, — сестры. Иди спать. Спокойной ночи, господин управляющий. Потрудитесь устроить все так, как я сказала. Власти о случившемся известите сами. А меня пусть разбудят пораньше. Я намерена сама все подробно осмотреть.
Старая вдова Бухгардт и ее полуслепая дочь, сидя в темной комнате своего домика, с возрастающим беспокойством ожидали возвращения Губерта. Непогода, бушевавшая на дворе, еще более увеличивала опасения обеих женщин.
— Его до сих пор нет, — сказала мать, вглядываясь через окно в чащу леса, над которым глухо раскатывались удары грома. — Ничего не видно.
— В бурю и грозу всегда так страшно, — посетовала София, сидевшая в углу на старом, скрипучем стуле. — Хочется забиться куда-нибудь подальше, а тут еще беспокойство за Губерта. Не понимаю, что за охота ему в такую погоду торчать в лесу? Он весь промокнет. Да и что ему делать там ночью?
Мать тяжело вздохнула.
— Не сидится ему дома. Видно, что-то взбрело в голову. О, Господи, что-то будет?..
— Вот он идет, мама, — сказала полуслепая София, у которой был очень тонкий слух.
— Это дождь шелестит в листве…
Тщетно мать и сестра ждали возвращения Губерта. Проходили минута за минутой, а его все не было.
Старые шварцвальдские часы пробили десять…
Гроза наконец миновала. Небо очистилось от туч. Показалась луна, осветившая все вокруг своим призрачным светом. Время шло к полуночи.
Беспокойство матери и сестры лесничего достигло предела. И вот старая женщина увидела на поляне Губерта.
— Слава Богу! — воскликнула мать со вздохом облегчения. — Наконец-то он идет.
— Ты накрыла ему на стол и поставила ужин в его комнате? — спросила София.
— Как обычно, когда он вечером задерживается, — ответила старушка. — Наконец-то, Губерт. Слава Богу!
— Зачем же вы меня ждали? — сердито проговорил Губерт.
— Мы боялись за тебя — ты так задержался… — ласково сказала старая мать.
— Случилось несчастье, — угрюмо проронил он после некоторого молчания.
— Несчастье? Какое же? — в один голос воскликнули обе женщины. — Молния ударила во что-нибудь?
— Молодая графиня упала в пропасть…
— Милосердный Создатель! — воскликнула вдова старого лесничего.
София в ужасе всплеснула руками.
— Графиня? Губерт, расскажи же нам все. Вот ужасное несчастье! Неужели она умерла? Неужели нельзя было спасти ее?
— Если она упала в пропасть, кто ее спасет? — глухо ответил Губерт и направился к своей комнате.
— Но как же это случилось, Губерт? — настаивала София.
— А я почем знаю?
— Ну так расскажи хотя бы то, что знаешь.
— Что там рассказывать? Упала, вот и все, — произнес Губерт очень мрачным, не свойственным ему тоном. — Пойду к себе в комнату, я устал и промок до костей.
Он не подошел ни к матери, ни к сестре, а сразу направился в дальнюю комнату.
С первого взгляда можно было догадаться, что здесь живет охотник: на стенах висели рога, охотничьи ружья и ножи. На комоде, рядом со счетными книгами лесничего и письменным прибором, лежали огромные кабаньи клыки. Над кроватью висело старинное оружие, доставшееся Губерту в наследство от отца.
Он не зажег свечу, которая стояла на столе рядом с тарелками с ужином, а открыл окно, потому как в комнате было очень душно, и задумчиво устремил взгляд в лесную чащу.
— Молодая графиня умерла, — говорила между тем расстроенная мать, запирая входную дверь. — Какая ужасная новость!
— Он почему-то не хочет рассказать подробности, — заметила София.
— Он сам не свой, я это сразу заметила, едва он вошел. Боже упаси, еще заберет себе в голову что-нибудь недоброе, — сказала старуха-мать. — Пусть себе успокоится.
— Но каким образом молодая графиня могла оказаться у пропасти? — вслух размышляла София. — Пока мы не знаем об этом. Может быть, потом, позже?.. Как бы то ни было, она умерла. Боже милостивый, недаром у меня сегодня весь вечер было так тяжело на сердце. Какая грустная новость! Как жаль мне милую, добрую молодую графиню! Зачем ей суждено было уйти так рано? Она всегда была такой приветливой, ласковой. Встречаясь со мной, каждый раз останавливалась, как, бывало, покойная графиня. Протягивала мне руку и спрашивала, как мы с тобой поживаем, не терпим ли нужды. Всегда наказывала, чтобы мы ели сколько угодно дичи, уверяя, что «маман» ничего не имеет против. И еще спрашивала, не надо ли нам семян для посева, — о, этот ангел, бывало, обо всем заботился… Не могу себе представить, не могу поверить, что она умерла! К тому же такой ужасной смертью! — воскликнула София и содрогнулась при мысли о пропасти в известковых скалах и морских волнах, которые бушевали внизу.