— Неужели же я так отвратителен, — спрашивал Леон, — что вы даже не хотите выслушать меня? Я знаю, что вы на меня сердитесь за то, что я принес вас сюда, в замок, но и без меня вы все равно бы, в конце концов, оказались здесь. Но можно все изменить, — понизил голос Леон, — и ваше сумасшествие, и пребывание здесь, и все остальное — стоит вам стать поблагосклонней ко мне…
— Вы достойны презрения! — не выдержала Лили. — Вы прекрасно знаете, что с рассудком у меня все в порядке, и все-таки помогаете тем, кто держит меня здесь взаперти.
— Слава Богу, вы заговорили!
— Не радуйтесь, я скажу все, что я о вас думаю. Я презираю вас и не знаю, есть ли на земле еще более презренный человек, чем вы? Уже сам вид ваш для меня ненавистен! Больше я не скажу вам ни слова.
Леон заставил себя рассмеяться.
— Вы не можете оскорбить меня. Как можно обижаться на такую прелестную девушку? Я не сержусь на вас, мое сокровище, но вы все-таки должны остаться здесь. Вы удивляетесь, что я обхожусь с вами как с душевнобольной? Но может быть, только это и дает мне возможность видеть вас ежедневно?..
Лили отвернулась.
— Вы сами себе вредите, Лили, — не успокаивался Леон. — Если вы будете ко мне благосклонны, все изменится к лучшему. Но поскольку вы не хотите лучшего, терпите. И продолжаться так может бесконечно долго. Или вы ничего другого и не хотите? — говорил он насмешливо. — Только учтите, рано или поздно вы все равно будете моей — клянусь вам!
Лили с каждым днем все больше боялась Брассара. Ради удовлетворения своей страсти он, действительно, был способен на все. И ни просьбы, ни увещевания на него не подействовали бы.
Какая громадная разница была между ним и доктором Вильмом, пожертвовавшим жизнью ради ее спасения.
Было около семи вечера, когда Леон покинул замок. Никто не видел и не знал, куда он идет. Он был в черном сюртуке и черной шляпе. Брассар шел медленно и осторожно, оглядываясь по сторонам.
Выйдя из леса на лужайку у дороги, ведущей в рыбацкую деревню, Леон в некотором отдалении увидел человека. Тот облокотился о дерево и смотрел на море. Человек стоял к Брассару спиной и, как и он сам, был одет во все черное. Он ли пригласил Леона сюда?
Услышав шаги, незнакомец обернулся. Это был доктор Гаген. Леон подошел к нему.
Гаген явно волновался. Он пришел поговорить с Леоном, поговорить совершенно спокойно, а теперь понял, что родительские чувства пробудились в нем с неожиданной силой. Хотя и запоздало.
Шевельнулось ли что-то ответное в Леоне? Вряд ли. Он уже раньше видел Гагена и теперь старался угадать, что тому от него нужно. Может быть, он хочет повести разговор о Лили?
Леон Брассар холодно поклонился Гагену и подошел.
— Это вы пригласили меня сюда? — спросил он.
— Да, я. Письмо анонимно, но оно не подписано по важным причинам, Леон Брассар.
— Откуда вы знаете мое имя? — спросил Леон.
— Сейчас вы все узнаете. То, что я хочу вам сообщить, гораздо важнее всего, что вы можете предположить, и касается тайны вашего рождения, равно как и вашего будущего.
Леон недоверчиво посмотрел на Гагена.
— Должен сознаться, доктор, я не очень люблю, когда другие суют нос в мои дела, — заносчиво сказал он.
— Я знаю причину вашей подозрительности, Леон Брассар. Вы хотите остаться здесь как можно менее заметным, вы не хотите, чтобы знали о вашем прошлом. Но не бойтесь старого Брассара, он не преследует вас за взятые у него деньги. Они возвращены ему.
У Леона вытянулось лицо.
— Почему вы мне это говорите? — сказал он. — Самсон Брассар — мой отец, и это дело касается только нас двоих. Нечего сюда впутывать других.
Ответ Леона произвел на Гагена тяжелое впечатление.
— Вы называете старого Брассара своим отцом?
— Конечно. А разве не так?
— Нет, не так. Дело в том, что старый Брассар — только ваш названый отец. Я и пригласил вас сюда для того, чтобы сообщить это, — отвечал Гаген.
— Старик Брассар мне не отец? — удивленно переспросил Леон.
— Он взял вас маленьким ребенком на воспитание и прекрасно выполнил свой долг.
Леон помолчал несколько мгновений, усваивая услышанное, потом лицо его приняло обычное неприятно-насмешливое выражение.
— Гм, — хмыкнул он. — Хороши же, видно, были родители, коли подкинули свое дитя слуге. Было бы лучше, если б вы вообще не рассказывали мне всего этого. Я хоть и не изнежен, но подобные вещи возбуждают странные мысли. Да и чем вы докажете верность сказанного, господин доктор?
— Доказать очень легко, Леон Брассар. Ваш настоящий отец искал вас, тосковал о вас, наконец нашел, но, надо полагать, слишком поздно…
— Тосковал обо мне? — перебил Леон. — Не смешно ли! Добрый отец соскучился по своему сыночку через двадцать лет после того, как тот прожил у старого Брассара…
— Вы не можете судить об этом, Леон.
— Добрый отец! Ха-ха-ха! — Леон уже в полный голос рассмеялся Гагену в лицо. — Если вы знакомы с этим достойным папашей и не менее любезной мамашей, передайте им от моего имени, что, не заботясь обо мне столько времени, они могут и дальше меня не вспоминать. Но все, что вы мне сейчас рассказываете, сказки. Мой отец — Брассар. Или вы хорошо знаете того, кто выдает себя за моего отца?
— Ваш отец хотел бы вновь назвать вас своим сыном, отдать вам все, что у него есть, и отвести от преступного пути, на который вы ступили.
— Кто же этот добрый отец?
— Я вижу, что ты хочешь облегчить мне тяжесть признания. Твой отец — я!
— Вы? — поразился Леон, но тут же насмешливо-недоверчиво сказал: — Очень странно!
Такой реакции Гаген не ожидал. Его горе и искренность его родительской любви встретили в сыне только стойкое недоверие и даже циничную усмешку.
— Да, я твой отец, — печально подтвердил Гаген, который в первое мгновение хотел обнять сына, но теперь словно злая невидимая сила оттолкнула его. — Но я нашел тебя, чтобы снова потерять. Я хотел взять тебя к себе тотчас же после твоего рождения, сделать счастливым и богатым. Я забрал тебя от недостойной твоей матери, но, поскольку сам в то время был близок к смерти, отдал на попечение старого Брассара. Теперь пришло время сознаться во всем этом…
— Но к чему? Какая теперь разница? — жестко сказал Леон.