Звон золотых монет выдал его присутствие. Артизан очень чуткий до звука вожделенного металла, понял, что его сокровищу грозит беда. Он в это время был в кладовой, где хранились бочки керосина, и тотчас же ринулся в кабинет.
Он онемел, увидев Блэка, продолжавшего набивать карманы золотом и совершенно при этом не обращавшего внимания на его владельца.
— Вон отсюда, вор, мошенник! — наконец заорал Артизан вне себя от ярости.
— Молчать! Или я убью тебя! — злобно рявкнул в ответ Блэк.
— Проклятый пес, ты еще грозишь мне? И продолжаешь в моем присутствии красть мои деньги!..
«Нефтяной король» бросился на Блэка в надежде спасти свое добро. Но что мог он сделать против рослого и сильного грабителя? Одним ударом Блэк заставил его отлететь в угол комнаты. Но Артизан быстро вскочил на ноги и снова бросился на Блэка.
Борьба продолжалась недолго. Блэк повалил на пол Артизана, задыхавшегося от бессильной злобы, и, заткнув ему рот платком, связал его по рукам и ногам. Затем поднял и оттащил его в подвал, где хранились бочки. Дьявольская улыбка скользнула по его лицу.
— Чтобы ты не напрасно назывался «нефтяным королем», — сказал он Артизану, делавшему отчаянные усилия, чтобы освободиться, — я сейчас напою тебя этим керосином досыта. Пусть думают, что ты хотел зачерпнуть керосина и свалился в бочку.
Блэк вынул изо рта Артизана кляп, потом опустил его вниз головой в одну из открытых бочек. И пошел в кабинет продолжать прерванное занятие. Набив карманы деньгами, он поднял валявшийся на полу мешок, наполнил, сколько возможно, и его. Потом вернулся в подвал и развязал уже задохнувшегося и захлебнувшегося Артизана.
Никем не замеченный, он вышел из дому и исчез во тьме ночи.
XXVII. НОВОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ
Старый Вит лежал на постели в задней комнате дома доктора Гагена и, казалось, вот-вот готов был умереть, не приходя в сознание. Жизнь едва теплилась в нем. Он и впрямь был похож теперь на спящего горного духа, принявшего человеческий облик. Большая его голова с длинными седыми волосами и такой же, доходившей почти до пояса, белой бородой еще больше усиливали это впечатление. Бледное лицо старика с жесткими чертами было неподвижно, а глаза закрыты.
— Он точно такой же, каким я нашел его в пещере, — сказал Бруно, появившись у Гагена через несколько дней. — Он как будто спит. Он будет жить, Этьен?
— Слабая надежда, мой друг, — ответил Гаген. — В таком возрасте трудно что-либо обещать точно.
— Но если он умрет, с ним уйдет и тайна о графине, которую знает только он один.
— Я это прекрасно понимаю, друг мой, поэтому делаю все, чтобы хотя бы на время удержать его жизнь, — сказал Гаген. — Но пока все очень неопределенно.
— Очень жаль будет, если он умрет. Ведь какое бы впечатление мог этот мнимый покойник произвести на графиню! Сознаюсь, я страшно сожалею, что не нашел пещеру раньше.
— Хорошо и то, что вы нашли свою невесту и знаете теперь, как спасти ее.
Они вошли в кабинет Гагена.
— Что с вами, друг мой? — спросил Бруно, внимательно посмотрев на Гагена. — Мне кажется, вы сильно огорчены и взволнованы.
— Я думал, что судьбе уже надоело меня преследовать, а она, оказывается, готовила мне самый страшный удар. Вы знаете почти всю мою жизнь, Бруно, поэтому расскажу я вам и о последнем своем горе. Есть люди, которым никогда не суждено наслаждаться покоем и не дано испытать настоящих человеческих радостей. К их числу принадлежу и я. Покой мне обеспечен разве что в могиле, и до нее мне, я чувствую, недалеко — осталось только сорвать маску с преступной Камиллы Варбург… Я уже говорил вам, — продолжал Гаген после небольшой паузы, — что у меня был сын, которого в свое время я отдал на попечение своего старого слуги Брассара. Уже раньше до меня дошло ужасное известие, что Леон Брассар, считавший старика своим настоящим отцом, ужасно поступил с ним. Несмотря на это, я все еще надеялся спасти юношу, передать ему мое имя и состояние, чтобы на закате дней своих иметь возле себя хоть одно любящее сердце… Я надеялся, но судьба рассудила иначе. Леон Брассар — это тот самый доктор Гедеон Самсон из больницы Святой Марии, который пытался похитить Лили. Сейчас он живет у графини в замке. Камилла с его помощью, рассчитывая на мою безграничную любовь к сыну, пытается удержать меня от всяких действий против нее. Графиня прямо предложила мне: либо я буду молчать, либо она погубит сына. Завладев Леоном, она решила, что обезоружила меня. Когда же я сказал ей, что ничто не удержит меня от исполнения своего долга, она постаралась возбудить в сердце Леона ненависть против меня, его отца…
— А вы сами говорили с Леоном, признались ли, что вы его отец? — спросил Бруно.
— Да, друг мой, и это была очень печальная встреча, которая нанесла моему сердцу последнюю рану, — сказал Гаген. — Я виделся и говорил с ним. И понял, что он полностью попал под роковое влияние графини. И теперь я должен сознаться: у меня больше нет сына.
— А знает ли он, кто его мать? — поинтересовался Бруно.
— Нет, друг мой, этого он до сих пор не знает. — Гаген помолчал и грустно сказал: — Я не жалуюсь и не ропщу на Бога. Я покончил со всем, что привязывало меня к земле. В моей жизни было очень мало радостей. И я очень рад, что в вас встретил верного друга, я никогда этого не забуду, и надеюсь, вы тоже после моей смерти будете меня вспоминать.
— Вы точно прощаетесь, Этьен! — вскричал Бруно. — Оставьте ваши мрачные мысли.
— Вы думаете, что я готов наложить на себя руки? Нет, друг мой, я буду нести свой крест до конца. Но какое-то предчувствие говорит мне, что теперь, когда погибла моя последняя надежда, и мой последний час тоже близок.
— Гоните от себя эти мысли, Этьен, — сказал Бруно. — Я надеюсь еще долго называть вас своим другом.
— Я и сам не прочь еще пожить. Хотя бы до тех пор, пока не сведу счеты с Камиллой. Я готовлюсь представить суду такие доказательства, которых будет достаточно, чтобы обнажить истинное лицо преступницы, достойной суровейшего наказания. У меня много фактов и свидетельств, доказывающих преступность графини и Митнахта. Завтра же я представлю их правосудию. И тогда бедная Лили наконец перестанет страдать. Хотя бы одна радость появится в конце горькой моей жизни. Я буду счастлив вашим счастьем, которое станет единственным утешением моего бесполезного существования.
— Да неужели можно назвать бесполезной жизнь человека, оказавшего бескорыстную помощь тысячам людей? — не согласился Бруно. — Что может быть возвышенней и прекрасней помощи бедным и несчастным? Не думайте, что я не знаю о ваших благодеяниях, Этьен, хоть вы и скрывали их. Поверьте мне: ваша смерть станет горем для множества людей.