Гришка был не в духе. Под ничего не выражающим взглядом Гришкиных рыбьих глаз Председатель обмирал, как кролик. Начальник не ведал ни жалости, ни сострадания. А чего стоила одна эта фраза, произнесенная многозначительным шепотом: «Учти, Жирняга, мертвые не потеют!» После нее две новые липкие струйки стекли Жирняге в пах, и он почувствовал себя очень-очень неуютно в своем высоком кресле.
Он готов был сделать все что угодно, лишь бы Гришка оставил его в покое. Соображал он в присутствии Начальника плохо и не сразу понял, чего от него хотят. А когда наконец понял, то испугался еще сильнее. До сих пор ему не приходилось напрягать фантазию. Заблуда не любил фантазеров. Григорий любил наивных и послушных. Жирняга считал, что с возрастом приблизился к этому идеалу.
После ухода Начальника Председатель еще долго и беспомощно водил глазами по пустому кабинету. Ему не с кем было посоветоваться. У него не было даже «близнеца». Жирняга скрывал это, как скрывал бы отсутствие потенции, да и вряд ли кто-нибудь сумел бы внятно объяснить ему, что означает сия ущербность. У каждого был свой «близнец», и только у Жирняги не было.
Он подошел к стене, отодвинул фальшивую панель и уставился на шкафы с книгами и журналами. Председатель управы собирал их без разбору в течение многих лет, не жалея ни средств, ни усилий. Постепенно большая часть разгромленной городской библиотеки и частных собраний перекочевала к нему на полочки.
Здесь можно было найти все что угодно – от подшивок «Молодого коммуниста» до учебника по астрофизике и ежегодников с уфологическими отчетами. Жирняга думал, что сосредоточил в своем кабинете огромное количество разнообразнейших сведений, сгреб в аккуратную кучку всю человеческую мудрость и взобрался на нее сверху, став обладателем эксклюзивных прав на отдельные перлы и на целые философские системы.
Иногда эрудиция действительно обеспечивала ему преимущество над соотечественниками, которые не отличались особой любознательностью. Приятно чувствовать себя ходячей энциклопедией, чуть ли не последним мыслителем, угодившим по нелепой ошибке в варварское племя. Для никудышного стрелка и безнадежного урода это был единственный доступный способ потешить свое тщеславие – столь же огромное, как запасы жира в его теле. Случалось, он обнаруживал утешительные интеллектуальные «пилюли», роясь в бумажном хламе. Порой он искренне радовался, узнавая, что бывали времена и похуже, а кое-кому не повезло еще больше…
Но на сей раз абстрактная мудрость оказалась совершенно бесполезной. Ни в одной вонючей книжонке не было написано, как остаться живым, если на тебя рассердится Заблуда-младший.
Жирняга в сердцах задвинул панель на место и снова рухнул в кресло. Слабость в ногах не проходила… Он попытался задействовать собственное серое вещество. Толстяк долго сидел, подперев голову руками и ожидая, пока это самое вещество загустеет.
Пока Заблуда был в кабинете, Жирняга не рисковал. Интуиция безошибочно подсказывала ему, что блистать интеллектом и вообще как-либо выделываться – очень вредно для здоровья. С Гришкой эти номера не проходили. Гришка мог мгновенно, одним движением руки, лишить Председателя всего, чем тот втайне гордился. Например, мозга. При Начальнике Жирняга довольствовался ролью советника и… передвижного запоминающего устройства. Однако сейчас и с советами было туговато.
Вдруг Председатель тихо заскулил. Но не от жалости к себе, а от радости. Кажется, он нашел выход!..
Жирняга помассировал свой живот пухлыми пальчиками и ощутил зверский голод. Вот что значит пережить стресс!
Собачьи котлетки… Он вообразил их себе так живо, что во рту образовался избыток слюны. Жирняга мечтательно смежил веки… Котлетки плавали в жире на огромной сковородке и чем-то напоминали… гениталии Хобота, приготовленные заодно с банкиром.
Тьфу-ты, пропасть! Председатель выплюнул слюну, ставшую неаппетитной. Трудно было избавиться от наваждения, преследовавшего его уже несколько дней и ночей. Что же заключало в себе это наваждение? Страх? Да, конечно… но какой-то вялый, абстрактный. Несравнимый с тем страхом, который внушал Жирняге Начальник. Тревогу? С нею Жирняга свыкся и уже не замечал, как не замечал биения сердца. Надежду? Этой блажью Председатель управы вшивого города Ина не страдал. Тайну? Наибольшая тайна Жирняги находилась в его бездонном желудке…
Он захрустел припасенными в ящике стола бутербродами. Прежде всего нужно было утолить голод. Затем Жирняга позвонил в колокольчик, вызывая рассыльного, которого Гришка почему-то называл Чарликом. Малый и впрямь был какой-то подловатый, смотрел косо, словно норовил исподтишка укусить за ляжку, однако напрямую придраться было не к чему. Жирняга догадывался, кто будет плясать на его могиле и гадить под насыпью.
– Не дождетесь! – пробулькал он, обращаясь к двум бронзовым гномам, оставшимся от старого письменного набора.
Это была совершенно необоснованная бравада. Гномы уже пережили не один десяток Председателей и взирали в будущее со спокойным оптимизмом.
9. БЛЕДНЫЙ ВСАДНИК
Спустя тридцать шесть часов после появления в городе Валета на заброшенной дороге показался новый персонаж назревающей драмы.
Если бы священник увидел его из окна, то решил бы, что движение по северному тракту становится весьма оживленным. Но поп в это время уже засыпал, свернувшись калачиком на своей жесткой кровати (поза выдавала стремление защитить себя от враждебного окружения), и пытался отогнать дурные мысли. С мыслями у него получалось неплохо, чего не скажешь о снах.
Около полуночи священнику приснился темный всадник. Таинственный убийца. Дыра, бессовестно зияющая в небе. Зло в чистом виде. Еще одно несмываемое пятнышко на слепящей белизне Божьего замысла…
Между тем всадник был и наяву. В отличие от игрока он въезжал в город Ин под покровом темноты. Его вороной конь был на редкость уродливым, но сильным и выносливым животным. Длинный плащ почти полностью скрывал фигуру сгорбившегося в седле человека. Трудно было определить, хорошо ли странник вооружен, однако то, что он добрался до города, сохранив жизнь себе и жеребцу, говорило о многом.
Вороной был пущен медленным шагом. Казалось, он может поддерживать такой темп еще много часов, экономя силы. Всадник направлял его ногами.
Определить возраст человека было невозможно. Под длинным козырьком кепки виднелся бледный овал лица. Глубокие тени лежали в глазницах и ноздрях – будто отверстия в маске из папье-маше. Мягкое покачивание тела наводило на мысль о совершенной расслабленности. Пустота и безмыслие. Обманчивый покой, ложная безмятежность…
Всадник инстинктивно двигался тем же маршрутом, что и Валет. В этом проявлялось некое родство их душ, интуитивная близость. Один хорошо понимал другого – несмотря на то что они ни разу не встречались. Суть определяла поведение. Волк иногда может превращаться в овчарку, но никогда не станет вести себя, как баран…
Всадник проехал по окраине, застроенной унылыми хатами. Его не видели ни цирюльник, ни гробовщик. Только один из заторчавших «гашишинов» почерпнул вдохновение в своей мрачной «галлюцинации» и к полуночи разродился стишком «Жажда небытия».
В этот поздний час на улицах не осталось трезвых прохожих, а почти все окна были наглухо закрыты ставнями. Здешние кабаки не привлекли внимания незнакомца. Возле гостиницы «Олхозник» он спешился, вошел внутрь и переговорил с хозяином, сразу же определив, что купить старого мошенника даже легче, чем убить.
Человек в плаще предпочел заплатить за информацию. Он мог это себе позволить. Волчанский губернатор дал ему двести монет в качестве аванса за голову Валета – случай беспрецедентный. Но и клиент был исключительный. Охотник за головами знал, что эта охота станет венцом или концом его долгой карьеры – в зависимости от того, кто окажется расторопнее в решающий момент.