— Это была Охота, — добавила я, не особенно переживая, уйдёт он или нет, но желая говорить. — Её вели вместе Тритон и сын Каламака, как ни странно.
Сверху скатился глухой смешок.
— Не верю.
— Там были все, даже Дали в тех уродливых рваных мантиях, что надевает, когда хочет напомнить всем о гражданском долге ненавидеть эльфов, — я уставилась в чёрную дыру в потолке. — Бис был слишком мал, чтобы нести меня, поэтому нёс его отец. Мы гнали добычу по обеим реальностям, через каждую лей-линию, пока не загнали в землю. Я никогда не видела ничего подобного, и, вероятно, не увижу. Это было величественно.
— Ты говоришь о том, чего ещё не случилось, — подсказал Ададжио, и неверие было очевидно.
— Со мной случилось, — мой голос стал тонким, почти шёпотом, пока я с помощью Куаре срезала последние пайетки с рубашки и щёлчком отправляла их по одной через всю камеру. — Бис починил их все. Каждую линию. А потом они вместе убили идиота, который настроил резонансы линий друг против друга так же легко, как прежде стравил демонов между собой. Демоны нужны друг другу — как цветку нужно солнце. И это нормально. Мне тоже нужны мои люди.
Ададжио молчал, но я знала, что он наверху, и вдруг обнаружила, что могу улыбаться. Пусть моя жизнь вышла короткой, она была полной. Трент останется, чтобы помнить Охоту. Всё было не зря.
— Она была счастлива, — тихо сказала я. — Летя у тебя на плечах, вершила справедливость. Спасала тех, кто смотрел на неё, от боли, которую она не хотела перекладывать на них. — Я задрала голову к потолку. — Потому она и занимает моё место Богини. Чтобы избавить меня от боли, которую не хотела, чтобы я несла. Но она будет счастлива, Ададжио. А потом обретёт покой. Ей позволят сложить с себя обещание беречь своих от сердечной боли. Она будет свободна. Обещаю тебе. Скоро, не через вечность. Ты получишь своё желание.
Похоже, желания всё-таки отличались от сожалений.
Ададжио протянул долгий, гулкий вздох. В шахту сыпанулось немного красного песка… и тишина. Он ушёл.
Плечи у меня опали — и тут я вздрогнула: воздух стал спертым, и в камеру со скребущим шорохом скользнул толстый хвост с львиной кисточкой на конце. Я прижалась к стене, челюсть отвисла, когда за хвостом протиснулись корявые лапы, покачивающиеся бёдра, и, наконец, в проёме, словно родившись из потолка, сложилось в комок крылатое, морщинистое тело древней гаргульи.
Он тяжело бухнулся на пол, но легко удержал равновесие. Я не моргала, пока Ададжио переступал с ноги на ногу, а крылья его шуршали, устраиваясь, и он заполнял собой всё оставшееся пространство. Взглянув на дырку вверху, он передёрнулся. С него осыпалась пыль, и он посмотрел на нож в моей руке.
— Я не знаю, как его убирать, — сказала я и опустила клинок на пол. Он был здесь, внизу, вместе со мной, и я почувствовала, как лицо бледнеет. Чёрт. Парень был огромен, с серой кожей, иссечённой бугристыми белыми шрамами. Что-то изменилось, но я не понимала что.
— Я слушал тебя в Базилике. Ты опираешься на друзей, потому что друзья опираются на тебя. Демонов ты понимаешь лучше, чем они сами себя. Как твоё имя? — его низкий голос гремел, как далёкий гром, отражаясь от изогнутых стен так, будто звучал прямо у меня над головой.
Я облизнула губы. Он не причинит мне вреда, но всё это было очень странно. Ему нет дела до меня — и всё же он спустился.
— Рейчел Мариана Морган, — прошептала я; его присутствие требовало назвать все три.
Кончик хвоста Ададжио дёрнулся, и у меня кольнуло сердце, когда он обвился вокруг его ног — так же, как у Биса.
— Это имя забудут, — проворчал он. — Каким именем тебя будут помнить?
— Моим призывным именем? — выпалила я, уверенная, что он спрашивает не об этом.
Ададжио поморщился, красные глаза прищурились раздражённо:
— Это имя, которое никто не произносит. Кто ты?
Я уже хотела сказать «никто», но осеклась. Для него я и так никто. Ему важна не я, а то, что я — для Биса.
— Я меч Разрушителя миров, — прошептала я, отпуская самолюбие и уменьшаясь. — Я принадлежу ему. Бису.
— А-а-а, — ухо Ададжио дёрнулось. — Это я знаю. Но это — из будущего, не из прошлого. Безвременье остаётся. Как ни мерзко и ни разбито оно есть.
Я напряглась, когда он подался ближе, зажмурив один глаз от боли, глубоко втянув надо мной воздух.
— А может, и нет, — пробормотал он, и в его гравийном голосе прозвучало сомнение. — Ты уже прокатилась на хребте вселенной, обращая тень памяти в кость, пыль и воздух.