На скамейке лежала одежда. Наклонившись к ней и прикрыв ладонью кончик палочки, Гарри зажег «Люмос» и разглядел надпись Muse. Ухмыльнувшись, он свернул джинсы, футболку, трусы, подхватил кроссовки и отступил к перевернутой лодке.
Минут через десять пловец, злостно нарушавший лагерный распорядок, схватился за перила ограждения и выбрался на мостки, белея обнаженным телом. Пошарил по скамейке, выругался, полез ощупывать доски причала.
- Не это ищешь? - громко спросил Гарри, выступая вперед и поднимая одежду над головой. - Днем-то тебе что не купалось, Скорпиус Гиперион?
2.
Комната оказалась крохотной, а обстановка спартанской: две кровати, две тумбочки, откидной столик у окна с двумя же табуретками. Встроенный стенной шкаф с зеркалом, слава Мерлину, обычным. На узком подоконнике стояла маленькая вазочка, в которой жизнерадостно синели какие-то мелкие цветочки.
Поразмышляв, Скорпиус выбрал кровать у левой стены, кинул на нее сумку, увеличил до нормальных размеров и принялся вытаскивать вещи. Он понятия не имел, с кем придется вместе жить в ближайшие два месяца, но решил, что кто первый пришел - тому и занимать самое удобное место в шкафу.
Эльф появился в комнате как раз в тот момент, когда Скорпиус повесил в шкаф последние джинсы. Поставил на столик поднос с глубокой тарелкой, от которой поднимался вкусно пахнущий пар, и широкой чашкой.
- Ужин, сэр.
Скорпиус повел носом, задвинул дверцу и поспешил к столику.
После тарелки замечательных спагетти, обильно политых острым соусом, и ароматного чая с мятой настроение у него улучшилось. Открыв окно, Скорпиус высунулся в него по пояс, предусмотрительно отодвинув вазочку подальше, и оглядел окрестности. Солнце падало в лес, окрашивая острые пики елей в темную бронзу. Вдоль озера протянулась яркая, слепящая глаза дорожка. Стеклянная крыша теплицы отливала алым, словно внутри разгорался пожар.
- Может, и ничего, - пробормотал Скорпиус. - Может быть, будет даже интересно.
В принципе, ему не доводилось пока получить полную свободу. В Хогвартсе приходилось жить по правилам, дома Скорпиус тоже постоянно чувствовал себя под контролем, хотя внешне это ничем не проявлялось. В лагере, безусловно, тоже существовал какой-то распорядок, но тут у Скорпиуса имелись совсем другие права. И он полагал, что кое-какие запреты на воспитателей не распространяются.
Поэтому отправился купаться, как только стемнело. Вода в озере не нагрелась даже за солнечный день, но Скорпиусу это как раз понравилось. Он любил плавать, не боялся ни русалок, ни водяных чертей, ни даже знаменитого хогвартского кальмара. Пожалуй, можно было сказать, что он чувствовал себя как рыба в воде в любом водоеме больше ванной.
Наплававшись до одурения, Скорпиус добрался до своей комнаты, пожалел, что пришлось отдать палочку - магические свечи гасли в домике ровно в полночь - и рухнул на кровать, блаженно вытягиваясь на хрустящих от крахмала простынях.
На следующий день за завтраком он столкнулся с приехавшими в лагерь кузинами.
Честно говоря, Скорпиус их терпеть не мог. С Кристофером он ладил намного лучше, во всяком случае, у них неизменно находились общие темы для бесед, особенно если речь заходила о музыке. Кузен, хоть никогда и не покидал магическую часть Британии, испытывая какой-то непонятный страх перед маггловскими машинами, тем не менее, был в курсе всех музыкальных новинок, мог запросто назвать лауреатов «Грэмми» за последние двадцать лет и безошибочно угадывал, какой хит займет первое место в еженедельном музыкальном рейтинге «РадиоМага». Как он это делал - Скорпиус не знал и спрашивать не собирался. Ему хватало того, что с Крисом можно было обсуждать любимые композиции, спорить об уровне очередного альбома очередного музыкального фаворита и просто молча сидеть рядом, слушая что-нибудь длинное и рОковое.
Зато Бранни и Цисса могли довести Скорпиуса до тихой злобной истерики. Они не были глупы - но их манера обсуждать вслух все увиденное, хихикать, перешептываться и сплетничать раздражала его до головной боли. Они знали все и про всех. С кем встречается тот музыкант и кого бросила эта кинодива. Кто от кого и когда родил, кто с кем спит, и кто кого ненавидит. Любое мало-мальски известное имя, будь то волшебник или маггл, вызывало у них словесное извержение, остановить которое было невозможно - только повернуться и уйти. Скорпиус так и делал - и, наверное, поэтому кузины считали его снобом и зазнайкой.
За завтраком Скорпиус, наконец, познакомился и с остальными товарищами по несчастью. Ему хватило пятнадцати минут, чтобы затосковать по-настоящему: никто из персонала лагеря на роль хотя бы временного приятеля не тянул, разве что низл, проникнувшийся нежными чувствами к Малфою после скормленного с ладони куска отличной ветчины.
Явление Гарри Поттера оказалось сродни грому среди ясного неба. Скорпиус понятия не имел, как вести себя с Главным аврором, которого непонятные ветра занесли в детский лагерь. Проще всего было отмолчаться, что Скорпиус и сделал. Но не таращиться на отлично сложенного Поттера, расхаживающего по комнате в одних джинсах, не мог. И когда тот вышел, перекинув через плечо полотенце, Скорпиус обреченно уставился в закрывшуюся дверь. Два месяца бок о бок с мечтой любого мага-гея? Будь проклят тот день, когда Гвиннет подбила Скорпиуса на дурацкий спор.
Избегать мужественного героя Малфою удавалось почти весь день и без особого труда. Сначала директриса отправила его проверять окончательную готовность домиков перед заездом - свежим взглядом. Все было замечательно, но Скорпиус проторчал с «инспекцией» в уютных светлых комнатках так долго, как только смог. Потом в лагерь лихо въехал разукрашенный шарами и лентами «Дневной рыцарь», и Малфою стало не до Главного аврора - нужно было хватать «своих«детей, помогать им вытаскивать сумки, вести к домику, показывать, где что расположено. Объяснять, куда ходить можно, а куда - нельзя, останавливать первые ссоры и успокаивать первых обиженных… В общем, к ужину Скорпиус основательно вымотался и в какой-то мере был даже благодарен мистеру Поттеру за то, что следующие два часа прошли в тишине.
Относительной, конечно - дети сгрудились вокруг Главного аврора, слушали его истории, открыв рты, не носились и не галдели. Так что пристроившийся неподалеку на травке Скорпиус с удовольствием задремал под ровный голос рассказчика. Дела давно минувших дней, как и суровые аврорские будни его не интересовали.
Разбудила его Цисса. Дернула за ногу, а когда Скорпиус подскочил, очумело оглядываясь и пытаясь сообразить, где он находится, прошипела в самое ухо:
- Девять часов уже, твоим детям пора спать.
- Отстань, - буркнул Скорпиус и встал. - Сам знаю.
К счастью, малышня достаточно устала от дневных приключений - угомонились быстро. Скорпиус побродил по комнатам, кое-где поправил сползшие одеяла, включил в спальнях небольшие ночники и с чистой совестью отправился восвояси.
Он любил вечер - когда мир вокруг стремительно затихал, дневные краски теряли свою беспокойную яркость, в траве начинали пронзительно покрикивать ночные птицы, а кваканье лягушек сливалось в многоголосый хор. Если бы Скорпиус владел анимагией, он без сомнения превращался бы в ночное животное - в сову, например.
Из кустов бесшумно появился низзл, положил к ногам Малфоя убитую полевку, потерся серым боком о джинсы.
- Отдариваешься, морда? - Скорпиус усмехнулся, присел на корточки, провел ладонью по выгнувшейся навстречу ласке спине.
Низзл немедленно завалился на бок, принялся хватать лапами руку Скорпиуса, косить желтоватым глазом, приглашая поиграть.
- Пошли, погуляем? - предложил вместо этого Малфой, и они пошли вдоль берега, шелестя жесткой прибрежной травой.
Вернее, шелестел Скорпиус - низзл крался совершенно бесшумно, изредка исчезая в зарослях рогоза. После одного такого исчезновения он не вернулся - и дальше Малфой шел уже один, пока не уперся в магический барьер.