Это всё, для чего я был создан.
— Спасите…
Тихий оклик заставил меня остановиться на краю леса. Сердце пропустило удар. На опушке хорошо видны две фигуры, я знаю, что нужно делать, но тело не откликается. Рука замерла. Я не могу отвести взгляд. Кажется, я вот-вот увижу нечто иное.
— Заблудился, мальчишка?
Голос скрипом сосен и хрустом костей обрушился на мою голову, сжал ее в тиски почти до треска и резко развернул к себе, почти свернув шею. В свете мутного туманного солнца, едва заметного среди плотной пелены туч, облик Глл-Хтаа-Инн сгустился из остатков ночных сумерек, черноты древних пещер, гнилых палых листьев и костей разложившихся животных. Не обглоданная кисть паучьими лапами держала меня на виду множества чьих-то глаз.
— Почему ты не съел их?
— Что?
— Чужаков, что предали свои мелкие речи, чего ты ждешь, Самакон?
— Они… они сильнее.
— Да-а?!
Глазные яблоки переглянулись, недовольно зашелестев грязными лепестками. Мне отчаянно захотелось, чтобы они больше никогда так не делали.
— Н-нет, но ломарцы обошли меня хитростью.
— В такой скабрезной голове нет места мысли, дай сюда, я выкину это.
Паучьи ноги шустро переместились к виску, потянув от него тонкую нить паутины. Я скорее догадывался, подспудно чувствовал, чем действительно что-то понимал. Руки сами собой ринулись к раздвоенной кости предплечья, смело сжав пальцы в остатках плоти.
— Нет! Оставь!
— Тебе так будет проще, появится простор.
— Нет, мне нужно… нужно помнить всё.
— Это мусор.
— Это важно! Я не должен допустить подобное вновь.
— Грязь!
Чтобы выразить всё своё негодование, Инн поднял с земли череп оленя и звонко щелкнул челюстями, басовито заклокотав, подобно растревоженным воронам. Не теряя времени зря, я резко рванул к себе кость, выдернув ее из тела и, ухватившись за паучьи лапки, поймал трепещущую на ветру нить. Остатки черных тонких пальцев осыпались вниз мириадами тенётников, мерзко щекоча кожу, но это было уже не важно. Волна разочарования, стыда и ненависти к себе захлестнула с головой, больно стиснув горло и затопив глаза потоком слез.
Я вынырнул из сна так же внезапно, как погрузился в него, резко сев на кровати и судорожно пытаясь осознать, где нахожусь. Нужно было срочно вернуться на поляну, нужно было бежать, Гемере нужна помощь, но холодные ладони вновь легли на разгоряченное лицо. Встревоженный вид, пухлые губы и рыжие волосы напомнили мне о новом доме.
— Тише-тише, милый, ты очнулся. Ох, матушка, как я боялась, что температура не спадет, ты был так плох. Даже волчик уже весь извелся, вот-вот по стенам бегать начнет, почуял что-то неладное.
Тихо дрожа и стараясь не расплакаться, Агния убрала налипшие на лоб волосы, словно удостоверившись, что я цел и моя голова на месте.
— Милая…
Проморгавшись и потерев пульсирующий глаз, доставшийся когда-то от Глл-Хтаа-Инн, я судорожно отыскал рядом с кроватью повязку и вновь надел ее, скрывая от себя то, что видит рассерженная тварь в лесу. Не то чтобы он действительно был обижен моим поведением, но за неимением удовольствий самозабвенно разыгрывал оскорбленного мудрого учителя, в сердце едва не ликуя от того, что я не пошел по простому пути и еще не раз оступлюсь под гнетом прошлого на потеху чудовищу.
— Мом.
Плачущий голос Агнии был едва слышен. Уши заложило, голова ощущалась свинцовой, но я упрямо поймал тонкие кисти и заполошно расцеловал мягкие, нежные ладони.
Снова она переживает из-за меня, снова достает из могилы.
Воспользовавшись тем, что мавка села ближе, я обнял ее и прижал к себе, зарывшись носом в пропахшие уютом волосы, коснувшись губами изящной шеи, жадно зацеловывая ключицы. Пальцы невольно скользнули под подол платья, огладив бедро и утягивая Агнию рядом со мной на кровать. Я не мог насытиться красотой, открывшейся мне после всех мерзостей сна, хотелось пропасть хоть ненадолго в этом чуде, раз за разом завидуя себе и поражаясь тому, каким сокровищем обладаю.
— Мом… Мом… ах… твоя нога…
— Плевать.
Ничто не имело значения, пока я не увижу россыпь веснушек на хрупких плечах. Повернувшись так, чтобы можно было освободить еще одну руку, я вдруг неожиданно ощутил, о чем говорила мавка. Надежно зафиксированная икра прострелила дикой болью, стоило только неудачно шевельнуть стопу. Уткнувшись в подушку, чтобы не пугать домочадцев, я закричал, чувствуя, как лишь одно неловкое движение разлило по телу цепную реакцию, напомнив о каждом синяке, ударе, холоде и температуре.
— Мом…
— Боги… почему я всё еще жив?
— Ингольв притащил тебя из последних сил.