Повернувшись к двери, я открыл было рот, уже с трудом припоминая, зачем действительно собирался в этот заповедный край, как стоящий позади образ окончательно стер из головы возникшие было вопросы. В одночасье все беды и переживаемые волнения словно развеялись чьей-то невидимой дланью, я забыл о цели пути и уже, откровенно говоря, не видел смысла вспоминать об этом. Передо мной, будто из самых смелых грез, самых бурных фантазий о лучшей жизни, возникла Аван, такая же молодая и улыбчивая, какой я видел ее только лишь в далеком детстве.
Сердце пропустило удар и гулко стукнулось о ребра, я не мог поверить в то, что вижу, но мама, помогая мне, тихо уточнила:
— Соскучился?
Я был уверен в том, что вижу перед собой именно мать, я точно помнил, что она выглядит именно так, и слепая любовь к ней охотно отозвалась в моей душе.
Да, я соскучился по Аван. Безумно соскучился, она просто не представляет как.
— Очень.
— Обнимешь?
Протянув ко мне руки, мама улыбнулась шире, приглашая меня в объятья и не скрывая заблестевших глаз. Я шагнул к ней, даже не подумав отказать. Я хотел обнять Аван, страшно хотел и, может быть, разве что в самой глубине сознания подумал о том, что она едва ли приняла бы меня так на самом деле.
Запах жасмина и бергамота окутал меня сладким коконом, мерное биение сердца убаюкало. Дыхание и даже просто прикосновение казались медом на сердце, очищающим ритуалом, при котором последние сомнения и внутренняя тревога исчезли сами собой. Здесь, в нашем доме, больше ничего не имело значения, больше ничего не могло быть важно. Только я и мама, в центре далекого от мира убежища, наполненного бесконечной любовью и счастьем.
— Я ждала тебя, Мом.
— Правда?
— Очень ждала, а ты всё никак не шел, обходил дом стороной и даже не собирался повидать мать. Неужели разлюбил?
Вопрос острой иглой уколол прямо в сердце, из раны, словно яд, показалась капля застарелой, почти невыносимой обиды на самого себя.
— Нет, нет конечно… стыдился только.
— Чего стыдился?
— Н-не… не помню уже, да и не важно. Мам, я дурак, я такой идиот бестолковый, я… так подвел тебя.
Слова лились рекой, давно заготовленные, лелеемые уже не первый месяц, а то и не первый год. Всё то, что я так сильно хотел озвучить, рассказать, покаяться перед самым дорогим человеком передо мной.
— Тише-тише, не горячись, — нежная ладонь осторожно огладила мою макушку, мама как всегда оказалась слишком добра к своему отпрыску.
— Кажется, я предал тебя, ты в праве меня выгнать, убить… что угодно!
— И не подумаю.
По щекам побежали слезы, глаз под повязкой заныл, и я невольно потянулся утереть влагу под ним, но рука Аван меня остановила.
— Посмотри на меня, Мом.
Борясь с самим собой, трусливо желая уйти, спрятаться и больше не появляться перед матерью, поднял голову, слеповато смотря на ее лицо. Вытащив из кармана платок, она осторожно промокнула открытый глаз.
— Мы все совершаем ошибки, милый. Каждый из нас, рано или поздно.
— Я сделал слишком много.
— Значит, тебе нужно помочь их исправить.
Аван говорила это так спокойно и просто, словно я действительно мог посметь надеяться на сострадание и ее поддержку. Разум отчаянно сопротивлялся этому, на ум то и дело приходили различные самоуничижительные колкости, и даже проклятья в собственный адрес, но я упрямо придерживал их, не давая матери разочароваться во мне еще больше.
Пожалуй, настоящее избавление меня ждет только рядом с ней.
— Мам, можно я тут останусь?
— Сколько угодно.
Склонившись ко мне, она невесомо коснулась губами лба и вновь крепко обняла, спрятав в объятьях от всего мира и даже от себя самого. Встрепенувшееся было сердце постепенно замедляло свой безумный бег, голова с каждой секундой легчала.
— Давай сделаем тебе отвар, чтобы рана меньше болела, только не вздумай снимать повязку, если попадет грязь или пыль, всё лечение насмарку.
Послушно покивав, не в силах даже ответить толком, я прошел за Аван, послушно помогая ей на кухне и подавая требуемые банки с травами. В теплых лучах закатного солнца я растворялся в уюте дома и едва отводил взгляд от родного лица перед собой. Горячая вода залила травы в чайнике, в воздух взвился новый аромат. Зажмурившись, я старался запомнить и прочувствовать его каждой клеточкой тела.
— Ох…
Дернув дверцу шкафчика со сладостями, Аван едва успела ее поймать. Старенькие петли, скрипнув в последний раз, отделились от гарнитура. Недолго думая, я охотно оттеснил мать и занялся починкой, пока отвар трав для меня настаивался. Оказалось, что починить петли было совсем несложно.