— Обрати взор свой, внимание своё, лик свой, забери честную плачу, часть силы и плоти, позволь жить в твоей благодати, в прощении и помощи. Земли под твоим крылом, богатство под твоим началом, каждый рассвет, напоенный ночами.
Ладонь жгло, рану словно лизало открытое пламя, пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы перетерпеть главную вспышку боли, не стиснуть зубы и продолжить говорить так же ровно, как раньше. Зато, как только молитва кончилась, и последнее слово было произнесено, эмоции улеглись, и, подняв кисть, я не нашла на длани ни единой отметины, пореза или шрама.
Довольная проделанной работой, не спеша выпрямилась и вновь выдохнула:
— Открой путь жаждущим твоей паствы.
Вытянув правую руку, обратилась к толпе, ожидая, что мама, как глава страны и моя самая надежная опора, первой выйдет и отдаст часть собственной крови для алтаря, показав другим пример и избавив людей от робости или неловкости. Двинувшись в мою сторону, Аван даже успела выйти в главный проход, но перед ней откуда ни возьмись выступил еще один прихожанин. Высокий, статный, со странной, сероватой, как у мертвеца, кожей и глазами оттенка заката. Длинные иссиня-черные волосы свободно спускались до пояса, фасон одежды незнакомца был ни на что не похож. Приталенный костюм из невиданной мной ткани выглядел как лоскуты самой бездны.
Встретившись с ним взглядом, я чуть было не сделала шаг назад, но мимолетный страх, сковавший движения и ответственность перед остальными заставили меня замереть. Готова поклясться, он видел меня, видел мои глаза, и никакая вуаль не была преградой, а смотрел он так, будто никого в зале больше нет, ни единой души, только я и камень, к которому он медленно, но неумолимо приближался.
Сердце гулко забилось в груди, всего каких-то полминуты, и мужчина оказался передо мной, глядя сверху вниз спокойно и внимательно. Его ладонь легла в мою, замерев и ожидая, что сама подниму клинок и сделаю нужный надрез. По телу пробежала неприятная волна мурашек, в горле застряло приветствие, приготовленное для каждого в зале. Позади кто-то попытался тихо пройти ближе, я расслышала встревоженный шепот Клеона, но стражи не пропустили его, не давая остановить ритуал. Пробиваемая мелкой дрожью, я смогла сжать деревянными пальцами рукоять и, сосредоточившись лишь на долге, на работе, лежащей передо мной, коснулась лезвием чужой кожи, совсем неглубоко, не желая вредить и причинять лишнюю боль.
Но он сжал кинжал в руке, пока багровые капли не пролились на черную гладь.
Вскинувшись, я чуть было не вскрикнула, но пронзительный, лукавый взгляд вновь охладил мои чувства. Весь мой разум был открыт ему, словно лежащий на этой кровавой ладони. Вкрадчивый низкий голос прошелестел только для меня:
— Смелее, жрица.
Алтарь загудел, принимая подношение, теперь его довольство могли расслышать все желающие. Магия всколыхнулась внутри, запела, стекая к основанию Храма, к земле и ниже, расходясь по неведомым жилам мира. Едва разомкнув губы, я прошептала почти неслышно:
— Ваша плата была принята.
Мне было неведомо, как много сил хранилось в чужих венах и откуда прибыл неизвестный мне человек, но на миг создалось ощущение, словно по всему залу, по каждой колонне и изящной паутинке украшений пробежала волна, пробудившая особые чары этого места.
Разжав наконец-то пальцы, незнакомец не показал мне ран, перевернув ладонь и мимолетно коснувшись алтаря, будто прощаясь с ним. Предчувствуя неизбежное расставание, я как могла постаралась запомнить тонкие черты лица, невероятно гармоничные, как у эльфийского аристократа. Почему-то мне казалось это важным, отчего-то внутри росла уверенность, что это встреча больше никогда не повторится и останется лишь воспоминанием.
Всю жизнь читала книги о подобных мужчинах, и мне не верилось, что такого действительно можно увидеть своими глазами, почувствовать тот страх и трепет, который переживают бесчисленные героини романов. Когда тебя магнитом тянет смертельно опасная ловушка, но ты не можешь и не хочешь этому противиться.
Сердце сжалось от одной мысли о том, что он мог задержаться здесь дольше. Не нужно, не стоит, я погибну, если хоть на минуту задержусь рядом, не стоит прикасаться к запретному плоду, и уж тем более допускать саму возможность того, что он живет в Кадате.
Опустив голову, я позволила незнакомцу уйти без моего внимания. Слышала его удаляющиеся шаги, но упрямо смотрела на то, как камень забирает последние капли влаги с металла. Погрузившись в оцепенение, сон, я очнулась, только когда мама предстала передо мной, вытянув свою ладонь.
Именно ее я ждала с самого начала, именно к ней тянула руку, именно ее одобрения так ждала сегодня, как знак того, что всё сделала правильно. Отринув лишнее, улыбнулась ей и с готовностью прикоснулась к родной коже. Оставить порез было непросто, не хотелось допускать боли, не хотелось навредить самому близкому мне человеку, и я едва провела лезвием. Скупая плата упала на поверхность тремя небольшими отметинами, мгновенно проглоченная алтарем.