В Каунпуре на главной улице города Кандни Чоук Нана Саиба приветствовали как героя сотни туземных жителей. «Нана Саиб! Нана Саиб!» — скандировали они снова и снова, водоворотом кружась вокруг его коня, поднимая вверх сжатые кулаки, а чаще всего ружья и сабли. На жаркой, забитой народом улице попахивало бойней. Торговцы шелком и серебром, магазины которых выходили на Кандни Чоук, стояли в дверях своих лавок или под навесами витрин, и кричали вместе с другими. Нана Саиб, одутловатое, вспотевшее лицо которого разгорелось от возбуждения, помахал руками, призывая к тишине. Через некоторое время шум несколько стих, и он смог говорить.
— Пришло время, — заорал он, — снова объявить священную Индию нашей землей. — Рев одобрения. — Пришло время, — продолжал он, — прогнать шакалов опять в Англию или отправить их к праотцам!
— Смерть им! Смерть! — взревела толпа, многие участники которой все еще оставались в форме индийской армии, хотя большинство сорвали знаки принадлежности к пехоте или кавалерии, а также свои колодки и медали. Бывший сержант с устрашающими усами выскочил из магазина, таща за собой португальского торговца, который безуспешно пытался вырваться из рук сипая.
— Нана Саиб! — завопил торговец, которому можно было дать лет сорок и который был таким же толстым, как самостийный махараджа Битура. — Вы знаете меня, Нана Саиб! Я продавал вам английский мармелад, который вы так любите! Спасите меня, великий человек!
Нана Саиб, сидевший на коне, скосил глаза на кричавшего.
— Да, я знаю тебя, — крикнул он в ответ. — И признаюсь, что люблю английский мармелад. Но клянусь именем богини Кали, что с этого момента никогда больше не притронусь и английскому мармеладу, не возьму в руки английское мыло, не куплю какие бы то ни было английские продукты, пока не сдохнет последний англичанин в Индии, включая их женщин и детей. Смерть им всем! Что же касается тебя, португальская собака, — прощай!
Он провел пальцем по своему двойному подбородку. Толпа загоготала и засвистела, когда сипай выдернул из ножен свою саблю и тут же рассек горло торговца, который свалился замертво, обдав мундир убийцы своей кровью.
— Смерть! — взвизгнул Нана Саиб, потрясая кулаком. — Смерть неверным!
— Смерть всем неверным! — эхом отозвалась толпа.
— А теперь отправимся в военный городок и перебьем там всех английских шакалов!
— Нана Саиб! Нана Саиб! Нана Саиб!
Скандирующая толпа рванула вперед, людской поток потек по Кандни Чоук, как прорвавшая плотину река устремляется в пропасть ущелья.
В отличие от Каунпура, который был построен сравнительно недавно как пункт расположения гарнизона Ост-Индской компании и был лишен каких-либо достопримечательностей, огромный город Лакнау, расположенный примерно в восьмидесяти милях к востоку, олицетворял архитектурную и историческую ценность. Адам и Эмилия, сидя на конях, осматривали панораму этого города, насчитывавшего свыше шестисот тысяч жителей, который раскинулся на территории в двенадцать квадратных миль по берегам реки Гунди. Они оба были просто ослеплены представшей перед их глазами красотой. Открывшиеся холмы венчались великолепными дворцами, храмами и минаретами, сверкавшими золотыми с голубым куполами.
— Папа говорил, что Лакнау является колыбелью сипаев, — сказала Эмилия, — потому что многие из них родом из Оудха.
— Что за Оудх? — спросил Адам, сгоняя муху со своего носа.
— Когда-то так называлось королевство — Королевство Оудх, а Лакнау был его столицей. Но в прошлом году мы его аннексировали и выкинули короля и всю его семью из дворца, который, по словам отца, королю совершенно не нравился.
— Могу себе представить.
— Теперь этот город стал столицей Уттар Прадеша. Посмотрите-ка на эти великолепные ворота.