Профессор отстает. Он совсем выбился из сил. И, всхлипывая, падает в снег.
Легионер берет его за руку и тащит с собой.
Через несколько секунд Профессор обнаруживает, что потерял сумки с патронами, и хочет вернуться за ними.
— Малыш убьет меня за эту потерю! — стонет он, плача.
— Pas d'objections![128] — рычит Легионер, таща его дальше. — Можешь подобрать пару полных сумок, когда столкнемся с Иваном, ждать этого недолго.
Вскоре Малыш догоняет их. Его ярость на сугробы слегка остыла, но он снова выходит из себя, узнав, что Профессор потерял боеприпасы.
— Ты что, выбросил их? — рычит он, обвиняюще наведя громадный, грязный палец на Профессора.
— Я потерял сумки, — слабым голосом признается тот.
— Потерял! — кричит Малыш, его громкий бас раскатывается эхом по лесу. — Он говорит, что потерял сумки! Что с твоими мозгами? Боеприпасов на войне не теряют! Что было б с нами, если б их теряли все? Тогда не было б никакой войны, так ведь? Без боеприпасов войны нет! Возвращайся и найди их! Как мне делать гробы для Ивана без гвоздей? Хочешь, чтобы я бросался на него без патронов и пугал до смерти? Никогда ничего подобного не слышал! Подносчик боеприпасов выбрасывает свою ношу! Вот что бывает, когда принимаешь бестолковых иностранцев в свою армию!
— Он останется здесь, — решительно говорит Легионер.
— А ну повтори! — изумленно говорит Малыш. — Приятель, ты, видно, проглотил финиковую косточку, когда бродил по Африке, и у тебя в мозгу растет финиковая пальма! Ты саботируешь Вторую мировую войну. Подумал об этом? Ты уже не шастаешь со сворой плоскостопых легионеров под солнцем Сахары, не развлекаешься, видя миражи с арабками, подмигивающими тебе с облаков.
— Не забывай, обер-ефрейтор Кройцфельдт, что я унтер-офицер. Я приказываю твоему подносчику боеприпасов оставаться здесь! Compris?[129]
— Приказываешь, вот как? — рычит в бешенстве Малыш. — Ну, ладно же! У меня больше нет никакого подносчика-иностранца, ясно? Если угодно, можешь заткнуть его себе в пропесоченную задницу, потом все его заснеженные горы, а потом перейти к саперам и испражняться гравием на дороги до конца этой треклятой войны. Вот что ты можешь сделать, приятель!
Он уходит в лес, опираясь на русский ручной пулемет, как на трость. Долго слышно, как он бранит Норвегию и Марокко, словно эти страны целиком повинны в потере его сумок с патронами.
— Кто там кричит, черт возьми? — спрашивает Мозер, вновь собирающий роту.
— Малыш, — усмехается Порта. —Он откусил под Москвой член у комиссара и теперь обнаружил, что у него не идут месячные. Бранит врачей за то, что не хотят делать ему бесплатный аборт.
— Опять твое отделение, Байер! — злобно рычит командир роты. — Оно сведет меня с ума. Либо ты уйдешь из пятой роты, когда мы вернемся к своим, и заберешь эту чертову свору с собой, либо я попрошу перевести меня из этой роты! Я больше не могу этого выносить!
— Километрах в полутора отсюда отряд русских, — раздается низкий голос Малыша, выходящего из густого леса. — Они чуть не обделались, когда появился я и взял у них пару сумок с патронами. — Размахивает полными сумками над головой. — Может, пойти туда, прикончить их? Это всего-навсего милиция, разделаться с ними будет не труднее, чем раздавить лягушку.
— Черт бы тебя побрал! — кричит Мозер. — Моя чаша терпения переполнилась!
— Чаша? — переспрашивает Малыш, оглядываясь вокруг. — Если раздают выпивку, мне двойную порцию. А то член у меня совсем съежился.
— Заткнись, заткнись, заткнись! — ярится Мозер, делая шаг к Малышу и снимая автомат с предохранителя. — Открой только еще раз рот, Кройцфельдт, и это будет последним, что ты сделаешь в жизни.
Малыш подходит к Порте и встает рядом с ним.
— Эта чертова война становится все хуже и хуже, — обиженно говорит он. — Теперь уже и рот раскрыть нельзя. Скоро еще запретят справлять нужду!
Командир роты бросает на него убийственный взгляд.
— Пошли дальше, — решительно обращается он к Старику.
Теперь артогонь звучит оглушительно. Русские артиллерийские позиции явно вблизи. Над деревьями постоянно видны отсветы дульных вспышек.
Внезапно Порта поднимает руку, это сигнал «Стой!». Рота беззвучно опускается в снег.
Дульные вспышки разрывают темноту, от них светло, как днем. Всего в нескольких метрах от нас стреляет русское орудие большого калибра. Мы видим, как снуют артиллеристы, готовя его к очередному выстрелу.
— Mille diables, 380-миллиметровое! — шепчет Легионер. — На его заряжание уходит не меньше пятнадцати минут. Давайте нападем, когда у них все будет почти готово. Они будут смотреть на пушку. И умрут, ничего не почувствовав! Vive la mort!