А р к а д и й. Я пытаюсь жечь, но у меня это не очень-то хорошо получается. Возможно, к моему первому имени, «Крапива», следовало бы прибавить второе: «Ласковая». А, каково тебе это, Недоносок, – Ласковая Крапива, прямо как прозвище у американских индейцев!
Н е д о н о с о к (хохочет). Вот это точно, прямо как прозвище в племени американских индейцев! Не хватает еще Сломанного Пера, и каких-нибудь Сладенькой Злючки и Востренькой Штучки, чтобы было не так тоскливо коротать долгие зимние вечера!
Оба смеются, разливают вино, пьют, закусывают. Появляется К о л о т у н.
Н е д о н о с о к(насмешливо). А вот и наше Сломанное Перо, то есть, прошу прощения, Колотун! Привет, старый бродяга, где это ты шатался так долго? Уж не на именинах ли у президента был ты, старый пропойца?
К о л о т у н(ставя свой узелок в уголке, вытаскивая из него разного рода добро, и внимательно разглядывая его в свете тусклой лампочки, висящей под потолком). Нет, не на именинах у президента – у меня не было для этого подходящего смокинга. Да и зубы себе я еще не успел вставить, а на именины к президенту щербатого ни за что бы не пустили.
Н е д о н о с о к(удивленно). Это почему же?
К о л о т у н. Потому что на именинах у президента, как на всякой важной попойке, обязательно должен быть мордобой, а без мордобоя какая же это попойка? Ну а раз мордобой, то и выбитые зубы на нем тоже должны присутствовать. Так что туда пускают только тех, у кого можно хоть что-то выбить, а у меня давно уже все выбито, и я для президентской вечеринки не подхожу!
Н е д о н о с о к(смеется). Резонно, вполне резонно. Ну а скажи мне, Колотун, как там дела наверху, и не намечается ли какого нового веяния и поворота в отношении к нам, жителям подземелья?
К о л о т у н(серьезно). Облава сегодня намечается новая, и не будь я Колотун, старый бомж, который в свое время имел и смокинг, и возможность ходить на вечеринки хоть к президенту, хоть к самому черту, если это не так. Советую тебе, Недоносок, забрать из тайника те деньги, которые копишь ты на свою книгу стихов, и держать их на всякий случай поближе к сердцу. Как гарантию от случайной пули, которая и сюда, в подземелье, иногда залетает.
Н е д о н о с о к(блаженно-расслабленно). Кому мы нужны, Колотун, и кому нужны наши несчастные миллионы?
К о л о т у н. Тем и нужны, кто сюда скоро придет! Мое дело предупредить, а дальше делайте, как хотите. Что до меня, то я пакую свои чемоданы и сматываюсь отсюда к чертовой бабушке!
Набивает барахлом свои сумки. Появляется Е р ш.
Н е д о н о с о к(поворачивается к Аркадию). А это Ерш, еще один индеец из нашего славного племени…
Е р ш(с порога). Полундра, облава, спасайся, кто может! Выследили нас, голубчиков, выследили, согласно закону о зачистке стоков и коммуникаций, и сейчас будут мочить!
Пробегает через помещение и скрывается в его противоположном конце.
Туда же, взвалив на себя сумки с добром, устремляется К о л о т у н.
Где-то рядом слышатся свистки и раздается топот тяжелых ног. Потом крики: «Стой, всем оставаться на местах, стреляем без предупреждения!»
А р к а д и й прячется в углу, и замирает, в комнату врываются л ю д и в у н и ф о р м е. Крики, шум, брань, отчаянный голос Н е д о н о с к а: «Ребята, за что?! Я поэт! Это деньги на мою заветную книжку!» Ответные слова: «В гробу своей бабушке будешь про книжку рассказывать!»
Неровное освещение, лампочка под потолком то гаснет, то загорается снова. Несколько выстрелов, потом резкая тишина.
В мертвенном свете лампочки на полу тело Н е д о н о с к а с разбросанными в стороны руками и лужей крови около головы. Он мертв. Рядом несколько мятых купюр.
Пауза.
А р к а д и й выбирается из укрытия, подходит к Н е д о н о с к у, пытается приподнять его, прикладывает ухо к груди, потом выпрямляется, поняв, что он мертв. Плачет, размазывая слезы по щекам.
А р к а д и й(сквозь слезы). Прощай, поэт, ты так и не издал свою заветную книгу! Но не волнуйся, эту книгу издам за тебя я, и, поверь, ее не надо будет топить в пруду!
Идет в угол, забирает там рукописи Н е д о н о с к а, и скрывается в темноте.
Неровный свет раскачивающейся из стороны в сторону лампы. Черно-белые тени по сторонам.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Кабинет главного редактора газеты «Верное направление».
Т у р а н д о т о в и М а р и н а.
Т у р а н д о т о в. Звонил кто-нибудь?
М а р и н а. Звонили из Кремля, требовали разъяснений, говорили, что позвонят опять, и если вы не разъясните суть известной статьи, они сотрут вас в порошок. Лучше бы, говорили они, вам вообще было не рождаться на свет, чем намекать в своей статье на кого-нибудь из Кремля.
Т у р а н д о т о в(хватаясь за голову). О Господи, да не намекал я в этой статье ни на кого! Я вообще не знаю, откуда она появилась, и зачем этот сумасшедший ее написал?! Уже три дня я живу в подвешенном состоянии, и не знаю, что мне предпринять: то ли бежать на Москва-реку топиться, то ли объявить, что Блистательный Недоносок – это я сам. А заодно уж и Наполеон Бонапарт, и Чингис-Хан, и Малюта Скуратов в обнимку с Навуходоносором. А кто конкретно звонил из Кремля?
М а р и н а(смотрит в блокнот). Советник президента Труффальдино Порфирий Борисович.
Т у р а н д о т о в(хватаясь за голову). О Господи, Труффальдино, я пропал! Это очень влиятельный человек, и уж раз он сюда позвонил, значит, наверху определенно решились на смертоубийство! Пятьдесят на пятьдесят за то, что или выживу, или погибну. Послушай, Мариночка, у тебя нет какой-нибудь очень сильной прорицательницы или колдуньи, мне сейчас все равно, кто именно, лишь бы она предсказала мою дальнейшую судьбу и посоветовала: то ли действительно утопиться во избежании еще худших казней, то ли ждать разрешения ситуации?
М а р и н а(с удивлением глядя на Т у р а н д о т о в а). Да есть тут одна, действительно очень сильная прорицательница, зовут Кликуша Матрена Петровна, к ней все наши обращаются, если надо кого-нибудь опоить любовным напитком или отыскать пропавшего мопса.
Т у р а н д о т о в(хватаясь за предложение, как за соломинку). Мариночка, умоляю тебя, веди ее сюда побыстрее! Пусть будут любовные напитки и пропавшие мопсы, но только лишь бы она предсказала мою судьбу!
М а р и н а(весело). Хорошо, Аполлинарий Игнатьевич, бегу, сейчас приведу. А не хотите ли узнать, сколько она берет?
Т у р а н д о т о в. Да сколько угодно, Мариночка, мне все равно, рубашку с себя сниму, последнее отдам, лишь бы только остаться в живых!
М а р и н а. Рубашкой своей вы не отделаетесь, придется снять и все остальное. Ну хорошо, бегу, а вы пока что держитесь, и молитесь, если умеете! (Убегает.)