Признавая, что государства Залива оказывали «кое-какую помощь» Ираку во время ирано-иракской войны, Азиз доказывал, что эта помощь покрывала всего лишь ничтожную часть огромных затрат Ирака. Более того, «простой расчет показывает, что займы Ираку со стороны Кувейта и ОАЭ не исходили полностью из их казны, но были получены в результате увеличения их нефтяных доходов за счет падения нефтяного экспорта Ирака в течение войны». Чтобы исправить это положение и помочь Ираку выйти из того тяжелого экономического состояния, в котором он оказался в результате защиты «земли, достоинства, чести и богатства арабской нации», Азиз предъявил несколько требований: повышение цены на нефть до уровня выше 25 долларов за баррель, прекращение кувейтской «кражи» нефти с иракских месторождений в Румайле и возвращение 2,4 миллиардов, «похищенных» у Ирака, списание иракских военных займов, учреждение «арабского плана, схожего с планом Маршалла, чтобы компенсировать Ираку хотя бы часть его потерь во время войны».
Через день Саддам сделал следующий шаг. В обращении к народу по случаю двадцать второй годовщины «Революции» Баас, он снова обвинил Кувейт и ОАЭ в «сговоре с мировым империализмом и сионизмом» с целью «лишить арабский народ средств к существованию», добавив, что Ирак не сможет долго мириться с подобным поведением, так как «лучше умереть, чем остаться без средств к жизни». Поэтому двум государствам лучше «одуматься», сказал он, и обойтись мирными средствами. Однако, предупреждал он, «если мы не найдем защиты с помощью слов, тогда у нас не будет выбора кроме как прибегнуть к более эффективным действиям, чтобы исправить положение и обеспечить восстановление наших прав».
К несчастью, в Кувейте не поняли всей серьезности положения. Хоть они и были шокированы резкостью выражений Ирака, они все же расценили диктат Саддама как основу компромиссов, а не как ультиматум. Внутри кувейтского руководства преобладала точка зрения, что если они уступят столь наглому вымогательству, это только приведет к нарастающему шантажу в будущем. Они подозревали, что кое-какие уступки сделать придется, но намеревались свести их к минимуму. Они понимали, что нельзя не принимать во внимание опасности военных действий, но считали их крайне маловероятными, решив, что в худшем случае все сведется к захвату небольшой спорной территории, например, месторождений Румайлы или островов Бубиян и Варба, которые в прошлом Ирак настойчиво требовал сдать ему в аренду. Не прошло и 24 часов после речи Саддама, как Кувейт отправил Генеральному секретарю Лиги Арабских Стран меморандум, написанный в сильных выражениях, опровергая обвинения Ирака и выражая крайнее негодование его поведением. Братская страна, которая всегда находилась в первых рядах арабской национальной борьбы, не заслуживает такого обращения, доказывалось в послании, иракские «выражения не соответствуют духу существующих братских отношений между Кувейтом и Ираком и противоречат самым глубоким основам, на которых мы все хотим строить наши отношения. Сыновья Кувейта и в хорошие времена, и в плохие остаются людьми принципиальными и честными. Но они ни в коем случае не поддадутся угрозам и вымогательству».
Этот демонстративный ответ был последним гвоздем в гроб Кувейта. Хусейн воспринял его не только как доказательство его давнего представления о Кувейте как о паразитическом государстве, процветающем за счет тяжких жертв Ирака, он расценил его также как личное оскорбление со стороны ничтожного соседа. По мнению Хусейна, Кувейт не оказал ему (то есть Ираку) должного уважения и не воспринял его слова всерьез. Он разыгрывал свою хитроумную карту, считая, что, благодаря оттяжкам и промедлениям, ему снова удастся избежать своей ответственности перед Ираком. Но так будет недолго. Раз уж добрососедские увещевания не заставили Кувейт признать свои братские обязательства, у Ирака не остается другого выхода, кроме как силой взять то, что ему принадлежит по праву.
Помимо ощущения крайней необходимости и нетерпения, Хусейн, должно быть, и без того испытывал непреодолимое искушение решить дело силой. Он находился в серьезном затруднении. Ссыпав сказочные богатства Кувейта в опустевшую казну Ирака, Хусейн надеялся скостить иракский внешний долг и запустить честолюбивые программы восстановления, которые он обещал своему народу после войны с Ираком. Учитывая исторические притязания Ирака на Кувейт, его оккупация могла бы поднять национальный престиж Хусейна, выставив его как освободителя узурпированных иракских земель. Более того, захват Кувейта увеличил бы доступ Ирака к Заливу и дал бы ему решающий голос на мировом нефтяном рынке. Короче говоря, одним ударом позиция Хусейна была бы закреплена навсегда.