Стережник подхватил оседающего парня, не давая тому упасть.
- Держись, Глеб, - пробормотал Радим, поддерживая его за здоровый бок.
Парень зажимал рану рукой, но Радим видел, как сквозь его пальцы просачивается кровь. Неспеша они двинулись в сторону лагеря, делая через несколько шагов небольшие остановки. Несмотря на прохладу наступившего утра, на лбу Глеба собрались бисеринки пота, и неестественный румянец окрасил его скулы.
Олежа первым увидел командира и повисшего на его руках паренька. Подбежав к Радиму, он перехватил ношу, осторожно укладывая Глеба на ближайшую лежанку.
Тяжелый запах крови и едкого дыма стоял в лагере. По земле были разбросаны пожитки, походные постели перевернуты. Учинив погром, ночные налетчики исчезли также внезапно, как и появились. Верховцы торопливо подбирали раскиданное добро, распихивая его по телегам. Все хотели поскорее убраться с проклятого места.
Радим подошел к стережникам, плотным кольцом обступившим, погибшего товарища. Воины расступились перед командиром, открывая ему обзор на неподвижное тело. Казалось, раскрытые глаза Бориса смотрят в пасмурную хмарь неба. Оцепеневший взгляд стережника навсегда превратил их в бесцветные стекла. Радим наклонился к покойнику, закрывая ему веки. Еще теплый, безотчетно отметил он.
- Грузите Бориса на телегу, и отправляемся, - не поворачиваясь, приказал командир. Ком в горле мешал говорить, перекрывая доступ воздуха. Бессилие душило, смешиваясь с мрачной безысходностью.
- А с чужаком, что делать? – своим вопросом Влас задержал собравшегося уходить Радима.
- С нами повезем.
Радим застыл подле разбойника не в силах оторвать от него глаз. Он сорвал с него личину, впиваясь ненавистным взором в окаменевшие черты лица мертвеца. Обшарил его одежду, но кроме оружия ничего не нашел. Кто Вы такие, и что Вам было нужно? На грабителей они не были похожи: если те нападают, то стоят насмерть. Их девиз: или все или ничего. А этим будто только и надо было шороха навести и скрыться. Множество вопросов крутилось в голове у Верховского старшины, и ни одного ответа на них. Тревога дикой кошкой скреблась на душе у Радима. Он чувствовал, что упускает что-то важное, но не мог понять что. А еще этот странный мальчишка, невесть откуда взявшийся. Подставился под клинок, спасая жизнь незнакомцу. Куда это годиться. Напоследок, пнув ногой бездыханное тело, Радим присоединился к обозу. Заскрипели повозки - вереница отправилась в дорогу.
Невесело Верховцы возвращались домой. Да и добраться до него еще надо. Заморосивший дождь не добавлял веселых дум, усугубляя и без того поселившуюся в душе острую горечь. Никого не тянуло разговаривать, всех сковало скорбное молчание. Радим не давал отдыха ни людям, ни лошадям. Весь день обоз ехал без остановок, и даже сумерки не стали препятствием к продолжению пути. Пока глаз различал очертания дороги, отряд двигался.
Лишь с наступлением темноты командир дал команду к привалу. Изможденных людей хватило только на то, чтобы расседлать и накормить лошадей. Сами они перекусывали всухомятку: вяленым мясом и сухими лепешками. Костров не разводили, сбившись в кучки по двое-трое, укрылись одеялами. Однако согреться все равно не получалось. Под отсыревшими одеждами холод ощущался сильнее, и замершие тела сотрясал озноб. Несмотря на усталость люди, не спали, проваливаясь на короткие мгновения в чуткую дрему. С наступлением утра, все с облегчением вздохнули: не терпелось путникам быстрее оказаться за родными стенами.
За всеми опасениями и заботами, позабытым оказался чужак. На привале его не стали снимать с повозки, чтобы не тревожить рану, лишь укрыли шерстяным одеялом. И сейчас, в туманном рассвете, его лицо отливало пепельной серостью. Радим приложил ко лбу парня руку, и со свитом втянул воздух в грудь. Он был горячим и влажным. Сняв с пояса фляжку, стережник поднес узкое горлышко к потрескавшимся губам Глеба. Парень никак не реагировал, и ему с трудом удалось влить в его рот немного воды. Стянув одеяло, он аккуратно расстегнул его куртку. Рубаха юноши напиталась кровью и прилипла к широкой холстине, повязанной вокруг его торса.