И я опять представила себе некую семью. Там все говорят, что прадедушка был гусар, а потом все были военные. Потом участвовали в Революции, в войне, и так воспитывают детей и внуков. Вот их альбомы со старыми фотографиями девятнадцатого века; вот их вещи и награды. У моего дедушки были только награды с Отечественной войны, в у них аж с войн девятнадцатого века. И ту войну в Крыму они помнят, про которую экскурсовод рассказывал, и про те парады. Может, у них и блюдо такое есть дома: только не фальшивое, а настоящие. Или они все все во Францию убежали?
***
Должно быть в тот день было слишком много странных событий. И все же не могу не вспомнить еще одно. На кривой улочке вокзала росли огромные пирамидальные тополя. Между ними приютилось похоронное бюро, возле которого какой долговязый мальчишка лет пятнадцати продавал глиняные фигурки ангелов с трубами. Настоящих ангелов, покрытых лаком. «Кладбищенских», — как говорила с легким испугом мать.
На первый взгляд, в этом не было ничего особого. Ангелы да ангелы, и где им продаваться, как не возле дома ритуал услуг? Но я вдруг стала что-то припоминать. Я не могла вспомнить, где когда я видела точно таких ангелов. Но точно видела, словно это было далеким полузабытым сном. Мне вспомнилась сцена: я была совсем маленькой, мы с отцом шли в мокрую метель через заброшенный парк, зашли на старое кладбище, и там я видела тех ангелов. Но я не знала, было ли это во сне или наяву. Не помнила, точнее, а спрашивать, понимала, глупо: все равно мне скажут только то, что пожелают сказать.
Около большого вокзала уже толпился народ. Станция была узловая, и народ толпился на привокзальной площади возле табло. Отец купил в дорогу несколько булок с изюмом и сладкой воды. Как обычно он, возвращаясь домой, становился грустным, хотя и старался тщательно ее скрыть. Непонятно почему, но он снова стал утешать меня. словно это я, а не он, не хотела возвращаться домой. Подмигнув мне, он вдруг сказал:
— Ну не горю, не горюй, у нас еще три станции интересных впереди!
— Да они ночью будут… — пробормотала я.
— Ночью? Рано утром… Многое еще впереди… — вздохнул он. — Ну что, идем на посадку потихоньку? Пока вещи в камере хранения получим. Пока… Ты не грусти…
Я, правда, вовсе и не собиралась грустить. Мы прошли через огромный вокзал. Голос объявлял отправление поездов и мы, взяв вещи в камере хранения, пошли вниз к поездам.
— Представь, Жень, мы бы поездом во Владивосток с тобой поехали… — Мечтательно прищурился отец. — Семь суток почти…
— Семь суток? — как все дети я обожала смотреть в поезде в окно. — Семь суток!
— Да! Утром проснёшься — ещё много дней ехать!
— А где утром просыпаешься? — тормошила я отца.
— Если из Владика, то в Хабаровске, — ответил он. Наш поезд объявили на посадку, и мы пошли к подземному туннелю.
— Папа, а ты там ездил? — спросила я, когда мы уже поднимались на платформу.
— Нет, никогда…. — покачал он головой
Наш поезд подали к платформе. Мы, как обычно, зашли в вагон одними из первых. Ехать нам пришлось в плацкарте, и смотреть в окно я могла только с одной стороны. Отец поставил га столик бутылку со сладкой водой и приоткрыл занавеску. У нас было нижнее и верхнее место, и отец полез на верхнюю полку.
Я смотрела в окно, прильнув к нему лицом. Затем обратила внимание на странного человека, вошедшего в купе. То ли казах, то ли узбек: я их не различала. Раздавшись, он сопле полез на верхнюю полку.
— Папа, а ты мне покажешь Украину? — спросом я.
— Свожу в родственникам через пару-тройку лет, — кивнул он.
Солнце сияло ярко. Я вспомнила, что когда-то пару лет назад, когда мы ехали с моря, отец рисовал мне станции, а я угадывала, какой это вокзал. Грустновато, что наше короткое путешествие закончилось, но впереди у нас нас ещё поездка в Москву. Родители обещали свозить. Если, Конечно, свозят. Всегда был риск, что мать в последнюю минуту отменит поездку, сказав, что «денег нет» или «хватит кататься — работать надо».
В раздумьях я едва заметила, как тронулся поезд и заскользила платформы. Потом мелькнули пирамидальные тополя за оградой, за ними какая-то подстанция и трансформаторная будка. Я вдруг вспомнила то блюдо в музее и спросила:
— Папа, а кто были наши предки при Николае Первом?
— Не знаю… — лениво отозвался отец. — Крестьяне какие-то, Жень.
— А мамины? — подбросила я вопрос как бы невзначай.
— Она тебе вроде говорила. Мужики из деревни Марьевка, ну кто они были?
Поезд набирал ход, а я продолжала смотреть в окно на мелькавшие стрелки и столбики. Когда-то в тридцатых годах до войны здесь мчались паровозы. Было бы здорово хоть раз послушать о том, как жили люди в то время. Стоп. У меня же все бабушки и дедушки родом оттуда. И ни у кого нет ни тетрадки, и пера, ни бумаги, ни бумаги. Только одно якобы японское зеркало, но и оно вызывало у меня большие сомнение. А уж что стояло за бабушкой и дедушкой, я точно и сказать не могла.