Брак оказался неудачным. Скорее это был деловой альянс между двумя чрезвычайно богатыми семьями. Жена не способствовала укреплению этого союза: она была капризная, своевольная девица, чьи взгляды на жизнь определялись ее состоянием.
Она погибла в автокатастрофе неподалеку от Монте-Карло ранним утром, когда закрылись все казино. Витторио никогда не вспоминал об этом. Его тогда не было с ней. С ней был другой.
Его сын прожил четыре суматошных, несчастливых года с женой, которую терпеть не мог, и тем не менее ее фотография стоит у него на столе. Даже десять лет спустя. Савароне как-то спросил у него: почему?
– Роль вдовца придает некую респектабельность моему образу жизни…
Без семи минут шесть. Пора. Савароне вышел из кабинета и обратился к секретарше:
– Пожалуйста, позвоните на проходную и попросите шофера подогнать мою машину к западному входу. Передайте ему, что у меня встреча в соборе.
– Слушаюсь, синьор… Вы не хотите оставить номер телефона, по которому с вами может связаться сын?
– Кампо-ди-Фьори. Но полагаю, когда он соберется мне позвонить, я уже буду спать.
Савароне воспользовался личным лифтом сына, спустился на первый этаж и вышел через служебный выход на заводской двор. Ярдах в тридцати от него стоял лимузин с гербом Фонтини-Кристи на передней двери. Он обменялся с шофером взглядами. Тот чуть заметно кивнул: он знал, что делать. Он был partigiano.
Савароне пересек двор, чувствуя на себе взгляды. Хорошо, что его заметили, – точно так же было и два года назад, когда агенты тайной полиции дуче следили за каждым его шагом, пытаясь напасть на след антифашистской ячейки. Заголосили заводские гудки. Кончилась дневная смена – через несколько секунд двор и все коридоры будут полны людей. У западных ворот уже толпились рабочие: ночная смена должна занять места в шесть пятнадцать.
Он поднялся по ступенькам на крыльцо главного входа и попал в шумную толчею коридора, успев в суматохе снять пальто и шляпу. Теска стоял у стены, рядом с дверью в гардероб. Он был высок и худощав, чем-то похож на Савароне. Теска взял у Савароне пальто и шляпу и помог ему надеть свой короткий потрепанный дождевик с газетой в кармане. Потом передал Савароне большую матерчатую кепку. Обмен в толпе совершился безмолвно, в мгновение ока. Савароне помог Теске надеть верблюжье пальто: хозяин отметил про себя, что, как и два года назад, рабочий неуютно чувствовал себя в чистой дорогой одежде. Теска слился с людским потоком и двинулся к выходу. Савароне шел на небольшом расстоянии, а затем остановился у то и дело открывающихся дверей, сделав вид, что читает газету.
Он увидел то, что хотел увидеть. Пальто из верблюжьей шерсти и тирольская фетровая шляпа резко выделялись среди поношенных кожаных пиджаков и потертых рабочих курток. Двое мужчин, стоявших чуть в стороне от дверей, кивнули друг другу и начали наблюдение, стараясь не потерять в толпе преследуемого. Савароне смешался с толпой рабочих и оказался у двери как раз вовремя: он увидел, как закрылась дверь лимузина Фонтини-Кристи и огромный автомобиль плавно выехал на виа ди Семпионе. Оба преследователя стояли на тротуаре. Подъехал серый «Фиат», они вскочили в него.
«Фиат» рванулся за лимузином. Савароне зашагал к северным воротам и, выйдя с территории завода, устремился к автобусной остановке.
Дом на берегу реки был давно заброшен. Некогда, лет десять назад, его побелили. Снаружи дом казался обветшалым, но небольшие комнаты привели в порядок и приспособили для работы. Тут располагался антифашистский штаб.
Савароне вошел в комнату, окна которой выходили на мрачные воды Олоны, черные в ночной мгле. Трое мужчин тотчас встали из-за круглого стола и приветствовали его тепло и уважительно. Двоих он знал. Третий, как он догадался, был человеком из Рима.
– Сегодня утром я получил шифровку, – сказал Савароне. – Как это понимать?
– Вы получили телеграмму? – недоверчиво спросил человек из Рима. – Все телеграммы для Фонтини-Кристи, посланные в Милан, были перехвачены. Вот почему я здесь. Связь с вашими заводами прервана.
– Я получил телеграмму в Кампо-ди-Фьори. Наша телеграфная станция расположена в Варесе, а не в Милане. – У Савароне немного отлегло от души, когда он понял, что сын все-таки не ослушался приказа. – У вас есть информация?
– Неполная, синьор, – ответил посланник, – но достаточная, чтобы считать дело чрезвычайно серьезным. И опасным. Внимание военных внезапно привлекло наше движение на Севере. Генералы хотят его разгромить. Они намереваются разоблачить вашу семью.
– Как кого?
– Как врагов новой Италии.
– На каком основании?
– За организацию встреч изменнического характера в Кампо-ди-Фьори. За распространение враждебных измышлений и клеветы на государство. За попытку помешать внешнеполитическим целям Рима и за подрыв индустриальной мощи страны.
– Это пустые слова.
– Тем не менее они хотят устроить показательный процесс. Им это необходимо.
– Ерунда. Рим не посмеет возбудить против нас дело на столь шатких основаниях.
– В том-то и дело, синьор, – сказал человек нерешительно. – Это не Рим. Это Берлин.
– Как?
– Немцы проникли всюду. Они всем заправляют. Ходят слухи, что Берлин хочет лишить Фонтини-Кристи влияния.
– Они уже смотрят в будущее! – заметил один из двоих, старый partigiano.
– И как они собираются это осуществить? – спросил Фонтини-Кристи.
– Они хотят накрыть тайную встречу в Кампо-ди-Фьори. И заставить всех участников свидетельствовать против Фонтини-Кристи как государственных изменников. Это не так трудно сделать, как вам кажется.
– Согласен. Вот почему мы до сих пор действовали с такой осторожностью… Когда это может произойти? Что вы об этом думаете?
– Я вылетел из Рима в полдень. Могу лишь предположить, что кодовое слово «поршень» было использовано не случайно.
– Собрание назначено на сегодняшний вечер.
– Значит, «поршень» использован очень своевременно. Отмените собрание, синьор. Явно просочилась информация.
– Мне понадобится ваша помощь. Я дам вам список имен… наши телефоны прослушиваются. – Фонтини-Кристи стал писать на листке карандашом, который передал ему третий partigiano.
– Когда должна состояться эта встреча?
– В половине одиннадцатого. Времени еще достаточно, – ответил Савароне.
– Надеюсь. В Берлине основательно взялись за дело.
Фонтини-Кристи перестал писать и взглянул на связного.
– Мне это странно слышать. Немцы могут отдавать свои приказы в Кампидольо, но в Милане их нет.
Трое партизан переглянулись. Савароне понял, что услышал еще не все. Наконец человек из Рима заговорил:
– Как я сказал, мы располагаем неполной информацией. Но нам известно кое-что вполне определенное. Например, мы знаем, насколько Берлин заинтересован в этом. Германское командование требует, чтобы Италия открыто вступила в войну. Муссолини пока колеблется. По разным причинам, не в последнюю очередь и учитывая оппозицию со стороны столь влиятельных людей, как вы. – Он замолк в нерешительности. Не оттого, что сомневался в достоверности сведений, просто не знал, как их сообщить.
– К чему вы клоните?
– Говорят, что внимание Берлина к Фонтини-Кристи подогревается гестапо. Именно нацисты требуют от Муссолини показательного разоблачения, нацисты намереваются сокрушить оппозицию режиму дуче.
– Понял. Дальше?
– Они не доверяют Риму и еще менее – местным властям в провинциях. Карательная операция будет осуществлена немцами.
– Немецкая карательная экспедиция прибудет из Милана?
Связник кивнул.
Савароне положил карандаш на стол и воззрился на человека из Рима. Но думал он сейчас не об этом человеке, а о греческом товарном составе из Салоник, который он встретил в горах близ Шамполюка. О грузе, который доставил этот состав. О ларце Константинопольской патриархии, что ныне покоится в недрах промерзлой земли высоко в горах.