Вряд ли слова хоть как-то передают то, что он тогда чувствовал. Но тот, кто читал описание просветления хотя бы в самой банальной мистической брошюрке, без труда представит себе, о чем идет речь. Сам он сравнивает это ощущение с аэродинамической трубой, в которой внезапно оказался. Ощущение это было столь фантастическим и столь сильным, что некоторое время он больше не медитировал, чтобы сохранить воспоминание о нем в чистоте.
Еще сложнее описать то, что случилось с ним в Москве, когда сравнимое по силе чувство обрушилось на него самопроизвольно, без всякой медитации, но в своей отрицательной форме – как осознание своей абсолютной отделенности от всего остального мира.
Он почувствовал сильное желание выйти в окно, чтобы избавиться от этого ощущения. Вместо того чтобы выйти в окно, он вышел в дверь и прошел пешком тридцать километров – с дачи товарища в Москву. Некоторую часть этого пути товарищ проделал за ним на автобусе, но в конце концов плюнул, посчитав эксцентричное путешествие следствием употребления психотропных веществ или художественной акцией. Хотя оно не было, по словам Охлобыстина, ни тем ни другим, но объяснить это тогда драматург был не в состоянии. Состояние удалось прервать, только обратившись к знакомому врачу, который смешал что-то в шприце и вырубил Охлобыстина на пару суток.
Легче всего решить, что у драматурга просто несколько съехала от перенапряжения крыша. Но после этого Охлобыстина периодически стала накрывать «дюна», как он называл это явление, описывая его своим друзьям. То есть ощущение ужаса от осознания своей смертности. Он, конечно, пробовал найти своим состояниям медицинское, психиатрическое объяснение, но безуспешно. Поэтому считает, что в ходе своей духовной практики открыл дверь, которую лучше не открывать, и начал ощущать радость бытия и ужас смерти, которые ощущает, наверное, каждый человек, сильнее обычного во сто крат.
***
Последующие «дюны» были намного слабее, но все равно заставляли покрываться холодным потом. Охлобыстин стал все чаще заглядывать в церковь. Неверно при этом будет сказать, что в церкви он искал спасения от своих состояний и именно благодаря «дюне» оказался перед алтарем, – тем более что как раз во время службы «дюна» и накатывала регулярно (в этом смысле его описание воцерковления странным образом напоминает воспоминания митрополита Сурожского, который рассказывал, что поначалу от одного запаха ладана хлопался в обморок).
Православие вообще входило в его жизнь постепенно: украл в детстве Библию, потому что понравился переплет, но не читал; крестился зачем-то в девятом классе, но верующим себя не считал; обвенчался с супругой, чтобы укрепить семью, потому что венчание было следующим по силе традиционным закреплением брака после загса... Ближайший друг Охлобыстина режиссер Михаил Ефремов, глядя на постоянные метания товарища, называет его духовным воланом. Иначе говоря, человеком ищущим. И мне кажется довольно правдоподобным самое простое объяснение: нет ничего удивительного в том, что рано или поздно искания привели Охлобыстина в РПЦ МП – перебирая те и иные духовные практики, он должен был рано или поздно дойти и до православия. Вопрос только в том, почему он в нем остался.
Сам он говорит, что стал читать православные книги и ему понравилось, что в них было написано, – несмотря на противоречивый образ современного православия, в основе этой веры, как показалось Охлобыстину, заложено весьма здоровое зерно. Тут можно, конечно, пуститься во взрывоопасные рассуждения о пре имуществах той или иной религии, но мне кажется, что для понимания истории куда важнее мистический опыт воцерковления Тициана. Если «дюна» накатывала на него в церкви, то только до определенного момента службы, после которого она покидала его совершенно. И по мере воцерковления вообще стала сходить на нет. Я думаю, к моменту судьбоносной встречи с архиепископом он был убежден в том, что православная церковь – правильный выбор, именно в силу этого мистического опыта.
Впрочем, одного убеждения в том, что церковь лично на него оказывает благотворное влияние, было недостаточно для того, чтобы согласиться на предложение архиерея. Недостаточно, чтобы отказаться от съемок в кино, когда актер Иван Охлобыстин как раз стал цениться режиссерами по высшей актерской ставке. Недостаточно, чтобы расстаться с богемной московской жизнью, ведь последние десять лет она составляла суть его бытия. Недостаточно, чтобы взять на себя ответственность и стать пастырем других людей, в то время как самого еще недавно накрывала «дюна».