Зачем? Не знаю. Может, вы знаете? Коль уж удосужились, не поленились дочитать до этой строчки...
Мой поклон Вам, читатель.
У русского кунака в Карее я сидел и думал: «В чём она, разница между созерцанием и глазением? Между любопытством и жаждой познания? Между мудростью ума и мудростью сердца? Как снятся нам сны: образы ли чувств? Лёгкость ли сердечных мышц и нервной системы выбрасывают образы? Или происходит считка тех Великих и Светлых Энергий, о которых писал Григорий Палама? Как отличить «фотоплёнку» памяти от трансляции Образа? Как отличить «архив подкорки» от «ретрансляторов» боковых (мирских) энергий и как отличить их обоих от того далёкого и близкого маяка? Святый Боже, Свя-тый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!»
В мыслях я столько наломал дров, столько нагрешил, что не знаю, успею ли отмолить. Но именно здесь, у кунака, мне стало приходить какое-то новое, другое ощущение собственного греха. И греха человека вообще. Даже смысл борьбы с грехом и методология её начинали видеться иначе. Уберечь бы это видение. Дай мне, Боже, не заблудиться.
...Когда старец Силуан в молении, в бдении, в посту и в послушании дошёл до высоких границ сверхчувствования (сверхчувство по-латыни ехtгаsеnsоrа, но экстрасенсам, наверное, и не снилась «экстрасенсорика» Силуана), когда среди ночи его келья полыхнула нестерпимо ярким светом, и дивился старец тому, что видит свои внутренности, что разбегаются от света демоны, что мир преображается пред глазами его, тогда спасло его только призрение Божье, крёстное знамение и Иисусова молитва, жившая в сердце и подсказывавшая: «Силуан! Берегись!» Встал Силуан перед образами для поклона и увидел тогда, что между икон стоит большой бес. И ждал бес поклона Силуанова. И не дождался. Закроет глаза старец. Молится, молится, молится... Встанет перед образами - и тут же из стены выходит бес. И опять старец молится. А поклониться образам Божьим не может. Когда же иссякли силы старца, когда заплакало сердце от Богооставленности и, казалось, что вот-вот наступит погибель, тогда крикнул Силуан:
- Где же ты, Господи! Векую оставил мя еси?! Ты видишь, что я хочу молиться Тебе чистым умом, но бесы не дают мне. Научи меня, что должен я делать, чтобы они не мешали мне?
И был ответ ему в душе: «Гордые всегда так страдают от бесов».
- Господи, - говорит Силуан, - научи меня, что должен делать, чтобы смирилась моя душа!
И снова в сердце ответ от Бога: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся».
Мой страх в новом его наполнении появился после Афона как раз от простой мысли: «А я-то успею хоть крикнуть? И вякнуть ведь не успею, не то что совет Божий услышать».
В холодном ужасе подступает смысл слов Пимена Великого: «Где сатана, там и я буду». Все спасутся - один я не спасусь.
Но Афон же заставил отступить отчаянье. «Ищи!» - сказал мне келиот иеромонах Виталий. Ищу... Новый смысл привычных слов и неожиданных чувств.
Когда мы с Валерой расставались на площади в Карее, то договорились так: если он к 12-ти часам по европейскому времени не успеет вернуться в монастырь св.Пантелеймона, то, возможно, он вышел на Дафни, и тогда я должен выйти к причалу и с его вещами тоже; уже с причала Дафни Валера на катере подойдёт к монастырю, и вместе погрузимся.
На следующий день, после утренней службы, я зашёл в келью к о.Филарету. Он, видимо, уже догадавшись о нашем безденежье, пообещал мне «кое-что дать». Это «кое-что» оказалось бесценным богатством. Он освятил на великих мощах более тридцати бумажных икон. Когда протянул их мне, первой, самой верхней, оказалась маленькая икона св.Афанасия Афонского. Я её оставил себе. Вместе с иконами о.Филарет дал священного масла в маленьких бутылочках, освятил печати для просфор, которые я купил в лавке архинарика, а также, по моей просьбе, дал и три свечи из храма св.Пантелеймона.
На пороге храма он благословил на дорогу, пообещал ответить на письмо. Уже собирая сумку, я вспомнил, что старосте православной общины Княжпогоста Евгении Ивановне Филипповой обещал привести камень с Афона. «Хоть камешек оттуда привези...» - говорила она мне. Собрал я и камешки в дорогу.
Ещё оставалось время. Я ходил по монастырю и вокруг него. Всё не мог насмотреться, надышаться. Появилось щемящее чувство, какое бывает при расставании с близкими и родными людьми. Удастся ли когда-нибудь сюда приехать ещё хоть один раз? Хочу привести сыновей, но мало ли чего хочу я. Сюда формально и документально попасть вроде бы просто, а реально «почему-то» далеко не всем удаётся.
- Как живёшь, отче? - спросил в беседе с о.Николаем иеромонах Филарет.
- Живу. Хожу по земле, аки по небу...