– Да уж, – сказал затем он. – Похоже, что так.
– Когда их привели сюда, в этот барак, они друг друга ненавидели, а теперь…
– Близость смерти может оказывать на человека странное воздействие. Кто-то становится трусом и подлецом, кто-то, наоборот, героем.
– Мне раньше не верилось, что я и в самом деле могу умереть.
– Никому в это не верится. Не верится до тех пор, пока тебя не потащат в газовую камеру.
– Ты тоже думал, что никогда не умрешь.
– Большие деньги порождают такое ощущение.
– А то, что ты говорил раньше, это правда?
– Относительно золота? Мне удалось его много вывезти в Швейцарию, мне помог один мой друг. А еще мне удалось припрятать кое-какие деньги в другом месте, причем очень надежном… Не знаю, смогу ли я их использовать, находясь здесь, в лагере. Это как пистолет, который лежит в запертом ящике, а ключа от ящика у тебя нет.
Яцек, приподнявшись на локте и повернувшись к Берковицу, сказал тихим голосом:
– К деньгам обязательно сумеет добраться тот, кто очень-очень захочет это сделать. Я дружу со многими местными офицерами. Я могу достучаться даже до самого Брайтнера.
– К чему это ты клонишь?
– Скажи мне, где ты спрятал деньги. Комендант – человек алчный. Он присвоил себе имущества, утащенного из «Канады», больше, чем все остальные местные эсэсовцы вместе взятые.
– А стоит ли мне тебе доверять?
– Это наш последний шанс. Мы можем подкупить Брайтнера.
– Он не позволит нам выбраться из этого лагеря.
– Ну конечно, не позволит. Но он может перевести нас в больницу, сделать нас писарями у врача. А еще может перевести нас в регистратуру. Или в любое другое подразделение, где тепло, безопасно и лучше кормят. Там нам останется всего лишь дождаться конца войны.
– Конца войны… Ты и в самом деле веришь, что мы сможем его дождаться? Ты думаешь, что, когда русские будут уже совсем близко, немцы просто возьмут и уйдут, а нас оставят здесь в качестве подарка русским по поводу их благополучного прибытия? Ну и наивный же ты!.. Никто из нас не выйдет отсюда живым, потому что мы знаем, что здесь происходило. Гиммлер истребит нас всех до одного и затем станет заявлять перед всем миром, что мы умерли от сыпного тифа. Эсэсовцы разрушат газовые камеры и крематории и скажут, что здесь ничего ужасного не происходило. Скажут, что здесь был обычный лагерь для военнопленных – не более того. И наверняка найдутся те, кто им поверит. «Миллионы уничтоженных евреев? А какие вы можете предъявить доказательства?»
– Подумай, Берковиц. Даже если нам удастся благополучно пережить эту ночь и выбраться из этого барака, мы не доживем не только до прихода русских, но даже и до следующей зимы. Сюда прибудут целые толпы из Венгрии, опять начнутся селекции… И тогда ты с твоими очками уж точно не сможешь отвертеться.
Берковиц помрачнел.
– Да, не смогу.
– Тогда почему бы не попробовать? По крайней мере твоим деньгам найдется хоть какое-то применение.
Берковиц покачал головой.
– Для меня уже все кончено. Деньги мне отсюда выбраться не помогут. Однако я могу посодействовать тому, чтобы сюда не попали другие.
– Не понимаю…
– Ты слышал, что недавно говорил Элиас? В Венгрии готовятся крупномасштабные депортации – точно такие же, какие были у нас, в Польше.
– Ты не сможешь заплатить за спасение целого миллиона евреев.
– Зато я смогу при помощи денег убедить кое-кого вмешаться.
Яцек фыркнул.
– Не тешь себя иллюзиями, как вот он… – Яцек показал на Отто. – Или как они… – Он показал на Пауля и Элиаса. – Мы с тобой во многом похожи. Среди этих людей только мы с тобой на самих себе испытали, что такое нищета…
– Откуда тебе известно, что я прошел через нищету?
– У человека не может быть такой хватки и такой хитрости, какая есть у тебя или какая есть у меня, если он не прошел через настоящую нищету… Наша сила заключается в том, что мы научились думать лишь о самих себе. Только таким способом можно выжить здесь, в концлагере.
– Я тоже так рассуждал… до этой ночи. А теперь взгляни на меня: как я ни хитрил, а все равно угодил в эту ловушку. Моя жена и моя дочь находятся в безопасности в Лозанне – я, к счастью, все же принял кое-какие меры предосторожности. Сегодня ночью я понял, что если пытаться спасти только одного себя, то пойдешь на дно вместе со всеми остальными.
Яцек вытянулся на одеяле. Он уже так ослабел, что у него даже кружилась голова. Внутреннее пространство барака вокруг него, как ему показалось, начало покачиваться, и он закрыл глаза. Берковиц тоже сомкнул веки, сняв очки и аккуратно положив их рядом с собой на пол.