– Тогда держи!
Эсэсовец протянул трость, едва ли не ткнув ею юноше прямо в лицо. Паренек растерянно захлопал ресницами.
– Держи! – потребовал немец.
Юноша робко поднял руку и слабеющими от страха пальцами прикоснулся к рукояти.
– Держи!
Юноша, повинуясь, ухватил трость, но так неуклюже, будто это был абсолютно незнакомый для него предмет. Затем он вопросительно посмотрел на эсэсовца.
– А теперь ударь его.
И тут юноша понял, что задумал эсэсовец: тот показывал ему рукой на его отца, стоявшего рядом на коленях.
– Ударь его!
Юноша начал оглядываться по сторонам, невольно пытаясь найти поддержку там, где найти ее было невозможно: другие заключенные замерли и смотрели отрешенным Взглядом прямо перед собой. Стоящий рядом с эсэсовцем капо цинично ухмыльнулся. Нахлынувшую тишину нарушали лишь завывания ветра.
– Ударь его!
В этот момент затуманившееся сознание обессилевшего старика снова заработало нормально. Поняв, что происходит, он, делая над собой нечеловеческое усилие, сумел подняться на ноги под молчаливыми взглядами тех, кто стоял рядом – эсэсовца, капо, других заключенных. Выпрямившись, он зашатался от порывов ветра и, казалось, вот-вот снова должен был рухнуть, однако ему удалось устоять.
Эсэсовец впивался взглядом то в отца, то в сына, растерявшись от подобного – неожиданного для него – развития событий. Он не знал, как ему теперь следует поступить. Затем он протянул руку к юноше.
– Трость. Дай мне.
Юноша разжал пальцы, в которых тряслась трость. Стоявшие вокруг заключенные все одновременно с облегчением вздохнули – вздохнули так тихо, чтобы этого никто не услышал.
Немец, взяв трость одной рукой, стал легонько постукивать другим ее концом по ладони. Затем он посмотрел на старика.
– Держи, – сказал он этому заключенному, протягивая ему трость.
Старик, еле удерживаясь на ногах, подрагивал всем телом и смотрел прямо перед собой потухшим взглядом.
– Держи!
Старик повернул голову и удивленно взглянул на немца, а затем взял протянутую ему трость.
– Теперь ударь его, – приказал эсэсовец, показывая старику на его сына.
Старик, не веря собственным ушам, изумленно уставился на немца.
– Он не подчинился приказу сотрудника СС. Ударь его!
Старик что-то пробормотал, но Моше не расслышал, что именно.
– Ударь его! – заорал эсэсовец.
Старик с трудом поднял трость и – очень слабо – стукнул ею юношу по спине. Затем его рука опустилась И неподвижно повисла вдоль туловища. В другой части мира и в другое время он бы заплакал. Но здесь все слезы были уже давным-давно выплаканы. Моше ни разу не видел, чтобы тут, в лагере, кто-то плакал.
– Ударь его!
– Ударь меня, папа, – вдруг вырвалось у юноши. – Ну же, ударь меня, не бойся!
Старик беззвучно зарыдал, еле удерживая в руке трость.
Эсэсовец вытащил из кобуры пистолет и направил ствол в голову старика.
– Ударь его! Бей его, или я прикончу вас обоих! Старик стоял, опустив глаза, и не шевелился.
– Ударь его!
Эсэсовец уже почти потерял контроль над собой: он орал, как одержимый.
Моше отвел взгляд в сторону. Несколько мгновений спустя он услышал выстрел. Затем наступила тишина, а чуть позже раздался еще один выстрел.
Только теперь эсэсовец смог успокоиться. Он повернулся к капо.
– Унесите их отсюда… Позовите солдат, пусть оттащат их в крематорий…
Капо и его помощники схватили трупы за руки и за ноги и унесли их прочь. Никто не посмотрел им вслед. Те заключенные, которые только что находились рядом со стариком, остались стоять неподвижно и даже не повернули головы. Один из заключенных был очень сильно обрызган кровью, которая попала ему и на лицо. Капля крови медленно текла по его лбу, но он не осмеливался ее отереть. Во время вечерней поверки заключенным надлежало стоять абсолютно неподвижно, что бы при этом ни происходило.
– Что-то немцы сегодня свирепствуют, – пробормотал Моше, глядя прямо перед собой и не поворачиваясь, своему соседу – еврею из греческого города Салоники. Его звали Аристарх.
– Я слышал краем уха, что из лагеря сбежали трое, – ответил тот, почти не открывая рта (в концлагере заключенные постепенно приучались говорить примерно так, как говорят чревовещатели).
– А, ну да, что-то такое тут говорили. Не к добру это. Говорят, что эти трое – из нашего блока.
– Безумцы… Негодяи… Ни капли совести у них… – Аристарх разгневанно ругался, по-прежнему почти не размыкая губ. – Они что, не знали, что расплачиваться за них теперь придется нам?