- Извините, товарищ сержант, - вздохнул Гумилев, - увлекся…
Шибанов хмыкнул - до того двусмысленно это прозвучало. И тут Лев внезапно со всей ясностью понял, что действительно увлекся. Ему нравилось смотреть на Катю. Нравилось слышать ее голос. Хотелось, чтобы она говорила с ним. Дотрагивалась до его руки, объясняя, как делать перевязку.
«Я просто изголодался», - сказал себе Гумилев. После трех лет в лагере даже на снежную бабу будешь смотреть с вожделением. Но в глубине души он понимал, что это не так. Видел же он и других женщин в первые несколько дней, проведенных на базе. Повариху Зину из столовой, например. Ядреная бабенка, с куда более пышными формами, чем у Кати. И что? Не просыпался же он по ночам от мыслей о Зине…
А от мыслей о сержанте медицинской службы Серебряковой просыпается. И стоит в предрассветных сумерках на скользких мостках, вытряхивая из ушей воду и думая о том, как рельефно перекатываются под кожей кубики пресса после двух недель занятий в спортзале. И что было бы здорово, если бы Катя это увидела…
Вместо Кати, однако, по тропинке спустился жизнерадостный капитан Шибанов - тоже, надо признать, в отличной спортивной форме, да еще на голову выше Гумилева и гораздо шире в плечах.
- Привет царю зверей! - весело крикнул Шибанов. Скинул короткие черные штаны и с оглушительным плеском рухнул в реку. Завозился и заплескался там, как резвящийся бегемот.
- Чего не спится? - спросил капитан, выбравшись на берег. - Время - пять минут пятого, до побудки еще полтора часа. Будешь потом на занятиях зевать…
- Это вряд ли, - сказал Гумилев. - Мне пяти часов сна вполне достаточно. Наполеон - тот вообще по три часа спал.
- Наполеон, - протянул Шибанов, - это, конечно, сильный пример. «Мы все глядим в Наполеоны; Двуногих тварей миллионы для нас орудие одно; Нам чувство дико и смешно».
- Любите классику, товарищ капитан?
Шибанов серьезно посмотрел на него.
- Если честно - обожаю. «Евгения Онегина», веришь-нет, наизусть знаю. Еще в детстве выучил. А ты?
Лев улыбнулся.
- Я тоже.
- Ну, еще бы, с такими-то родителями, - подмигнул Шибанов. - Сам-то как, стишками не балуешься?
- Нет, - сухо сказал Лев. Улыбка сошла с его лица, уголки губ напряглись. - Не балуюсь.
- Оно и правильно, - Шибанов улыбнулся еще шире. - У нас Дела поважнее есть, правда?
- Какие это были дела, оставалось тайной для всех. Курсантов обучали предметам, входившим в программу подготовки
разведчиков, действующих в тылу противника - это и ежу было понятно. Но какое именно задание им собирались поручить, никто не знал и даже не догадывался.
«Надо понять, по какому принципу нас здесь собрали, - ду¬мал Гумилев. - Ответ на этот вопрос станет ключом к разгадке. Что между нами общего? Да ничего. Я историк, еще недавно не имевший представления о военном деле. Катя - медсестра откуда-то из уральского госпиталя. Теркин - солдат с передовой. Шибанов - особист…»
Стоп, сказал он себе. О чем меня спрашивал Шибанов в Норильсклаге? О Попугае и о карте. И Берия интересовался тем же. Может быть, другие тоже как-то связаны с предметами?
Он попытался аккуратно прощупать почву - сначала в разговоре с Василием. Но тот то ли действительно ничего не знал о серебряных артефактах, то ли искусно притворялся - зная его хитрющий нрав, можно было предположить и то, и другое. Потерпев поражение, Лев долго думал, как бы по возможности аккуратнее расспросить об этом Катю - пока судьба не решила все за него.
В воскресенье занятия заканчивались рано, в три часа дня. С утра моросил теплый грибной дождик, и из земли повылазило огромное количество дождевых червей.
- Не пропадать же добру! - решил Теркин, набрал полный газетный кулек извивающихся червяков, взял удочку и отправился на речку рыбачить.
Клев в тот день был отменный - к шести вечера в ведре трепыхалось штук пятнадцать окуньков и пара крупных судаков. Пришедшие проведать товарища Гумилев и Шибанов задумчиво разглядывали улов. Потом Шибанов сказал мечтательно:
- Эх, сейчас бы перчику, петрушки да помидорчиков - я б вам такую ростовскую уху сварганил!
- Это можно, - отозвался Теркин, не отрывая взгляда от поплавка. - Мне повар как раз за последний проигрыш кое-что должен.
- Так что ж ты молчишь, чудило! - обрадовался капитан. - Слушай мою команду - начинаем подготовку к операции «уха». Старшина, отставить рыбалку. Тут уже и так рыбы на целую роту. Давай, дуй к повару, и все, что я выше перечислил, тащи сюда. Теперь ты, товарищ ученый. Тебе задание будет простое, но ответственное - собрать дрова. С таким расчетом, чтобы хватило и на уху, и на просто у костерка посидеть. То есть - много.
Все ясно?
Уху Шибанов варить действительно умел. От котелка шел такой невообразимо вкусный запах, что можно было захлебнуться слюной. Дымок костра плыл над рекой, вплетаясь в вечерний туман.
- Как будто и нет войны, - пробормотал про себя Гумилев.
- Что вы сказали, Лев? - спросила Катя, резавшая хлеб - Теркин, помимо помидоров и перчика, притащил из столовой целую буханку черного.
- Спокойно здесь, - Гумилев кивнул на костерок. - Рыбалка, пикник у реки… Трудно поверить, что меньше года назад тут вполне могли стоять немцы…
- Ну, нет, - возразил Шибанов, снимая крышку с котелка и водя носом, - тут немцев отродясь не было. Они с запада шли…
- Прав Николаич, - подал голос Теркин. - Вот даже взять, как нас кормят. Смотри, хлеб какой - не липкий, зернистый! У нас подо Ржевом такого год не видали. Оладушки из ржаной муки за счастье считались. Да и времени их печь не было. Одна атака задругой… Сухари нам, помню, сбрасывали с самолетов - а это, Ребята, подвиг был, у фрицев зенитки работали без выходных - так мешки с сухарями ветром к немцам сносило. Они там ржут, большие пальцы показывают - данке шен, кричат, Иван, брот ист гуд! Хорошие, мол, сухари… А мы в окопах сидим, смотрим на них, и в животе одно бурчание… Потом болезнь началась - слепота куриная. Как вечереет, все, на три метра от себя ничего не видишь. И ладно бы у одного-двух - целыми взводами люди слепли. Как тут воевать? Доктор говорит - недостаток витаминов. Ну, в мае отвели нашу часть в деревню Карповку, двадцать километров от линии фронта. А жрать все равно нечего. Сварили нам суп - на триста человек килограмм сои. И что думаешь? С голодухи показалось царским угощением! А потом кто-то прознал, что на полях неподалеку картофель не успели убрать на зиму… Как все туда побежали! Кто штыками, кто лопатами, картошку выкапывают, а она перемороженая, зима-то какая была лютая… Вечером вот у костерка пропекли картошку эту, налопались от пуза. Наутро вся часть - в лежку. У всех животы раздуты, кишки режет так, будто стекла толченого наелись… Два дня мучились, хорошо, не помер никто. А на третий день нам бабы супчик перловый сварили, да хлеб испекли - из той же картошки да отрубей. Мы его «Ржевским» прозвали…
- Лови момент, старшина! - Шибанов взял пучок петрушки и принялся кромсать его остро отточенным ножом, - Как отправят тебя обратно в твои болота, будешь вспоминать ушицу по-ростовски… От зараза!
Он бросил нож и выставил перед собой окровавленный палец.
- Перевязать надо, - сказал Лев. - За бинтом сходить?
- Не надо, - мотнул головой капитан. - Обойдемся без бинтов. Катенька, поможешь?
- Что же вы неловкий такой, товарищ Шибанов, - Катя отряхнула руки от хлебных крошек и подошла к капитану. - Давайте сюда ваш палец…
Дальше произошло что-то непонятное. Катины тонкие ладошки накрыли руку Шибанова, как будто пытались укрыть от ветра невидимую свечу. Глаза сержанта медицинской службы закрылись, на лбу пролегла глубокая складка, сразу сделавшая ее милое лицо очень взрослым. Губы Кати побелели, сжались в две тонкие ниточки. Продолжалось все это недолго, может быть, минуту, потом Серебрякова снова открыла глаза и убрала ладони.
- Все, - произнесла она, как показалось Гумилеву, с облегчением. - И впредь, пожалуйста, будьте внимательнее…