Ситуация складывалась аховая: личное дело Гумилева и обнаруженные им в Туркестане предметы исчезли, единственный человек, который мог что-то знать об обстоятельствах их исчезновения, был мертв. Шибанов не без труда выяснил, кто
из следователей вел дело о гибели сержанта Андреева и пробился к нему в кабинет. Поначалу следователь, рослый здоровяк с погонами майора, наотрез отказывался сообщать ему какую-либо информацию, и едва ли не хамил Шибанову в лицо. В конце концов капитан потерял терпение и прямо из кабинета следователя позвонил порученцу Берии Саркисову.
Следующие пятнадцать минут Шибанов злорадно наблюдал, как майор становится меньше ростом и уже в плечах. Отборный мат Саркисова было слышно даже на лестнице.
К тому моменту, когда порученец Берии израсходовал большую часть своего богатого запаса бесценных выражений, следователь был уже полностью укрощен и готов к сотрудничеству. Дрожа от перенесенного потрясения, он рассказал Шибанову, что сержанту Андрееву, скорее всего, сломали шейные позвонки профессионально нанесенным ударом из арсенала боевого самбо, и что убийство совершено, вероятно, теми же злоумышленниками, которые проникли в здание управления со стороны улицы Каляева, вырезав стекло в окне первого этажа.
- Интересно тут у вас, - проговорил капитан, представив себе крадущихся по коридорам Большого дома злоумышленников. - И что, часто к вам этак по-свойски воры залезают?
- Клянусь! - рыдающим голосом закричал майор, зачем-то прижимая к груди телефонную трубку. - Первый раз за пятнадцать лет! Никто! Никогда! Даже подумать не мог! Чтобы! Покуситься!
- Следы хоть какие-нибудь остались? - спросил Шибанов, уже догадываясь, что ответит ему следователь.
- Нет! Все чисто! Только в хранилище пулю нашли от нагана и пятна крови. А так они даже стекло, которое вырезали, тря¬почкой протерли!
«Профессионалы работали», - подумал Шибанов. Он поднялся и с легким сожалением взглянул на следователя.
Колыма тебе светит, майор, - сказал он и вышел.
Тем же вечером Шибанов вылетел в Москву. Когда «У-2» пролетал над позициями немцев в районе Луги, по нему открыла огонь зенитная батарея. Капитан с интересом обнаружил, что совершенно не испытывает страха.
«А может, ну его к черту, - подумал он, - пусть лучше собьют… Меньше позора будет».
Но то ли ему везло, то ли судьба хранила его, как бычка, предназначенного на заклание. «У-2» благополучно миновал немецкие огневые рубежи и спустя три часа сел на одном из подмосковных аэродромов.
Выйдя из самолета, капитан крепко задумался. В Ленинград его посылал лично Лаврентий Павлович Берия, и докладываться он должен был именно ему. Но что-то подсказывало Шибанову, что если он примчится к наркому с информацией о пропавших из спецхранилища ленинградского НКВД предметах, то из кабинета Берии он может отправиться не на базу «Синица», а прямиком в Лефортово. С одной стороны, он, Шибанов, вроде бы ни в чем и не виноват, а с другой - кража была совершена именно в то время, когда он валялся в беспамятстве на больничной койке. Для подозрительного наркома этого может оказаться достаточно, чтобы подвергнуть незадачливого эмиссара допросу с пристрастием.
В Лефортово капитану не хотелось. И он решил пойти ва-банк: прежде, чем предстать перед наркомом, доложить о ЧП в Большом доме своему непосредственному начальнику, Виктору Абакумову.
Было начало третьего ночи. Абакумов, скорее всего, еще сидел в своем кабинете на площади Дзержинского, но туда Шибанову хода не было: слишком много внимательных глаз могли заметить, что он навестил шефа раньше, чем Лаврентия Павловича. Поэтому капитан поехал к Абакумову домой, в Телеграфный переулок.
Окна большой пятикомнатной квартиры комиссара госбезопасности были темны. Шибанов прислонился к стене дома напротив и приготовился к долгому ожиданию.
Ждать, ему, впрочем, пришлось не больше часа. Черный «ЗИС» со шторками на окнах бесшумно подкатил к подъезду Абакумова в четыре часа утра. Шофер выскочил и распахнул перед Абакумовым дверцу.
- Поезжай домой, Степа, - распорядился комиссар госбезопасности. - Завтра заедешь за мной в двенадцать ноль-ноль.
Гулко хлопнула дверь подъезда. Когда «ЗИС» завернул за угол, Шибанов сорвался с места и стремительной тенью пересек переулок.
Абакумов поднимался по лестнице медленно, усталой походкой человека, заканчивающего долгий и трудный день. Услышав, что кто-то вбежал за ним в подъезд, он тут же обернулся и сунул руку в карман плаща.
- Товарищ комиссар госбезопасности, - торопливо проговорил капитан, - это я, Шибанов.
- Что ты тут делаешь? - спросил Абакумов, не вынимая руку из кармана. Капитан понял, что одно неверное слово или движение - и он может получить пулю.
Шеф не видел его уже три недели - с того самого момента, как по личному распоряжению Берии Шибанова отправили на базу «Синица». За эти три недели с капитаном могли сделать все что угодно - перевербовать, запугать, обколоть наркотиками, или просто убедить в том, что его начальник - враг народа.
- У меня для вас очень важная информация, - сказал Шибанов, глядя на шефа снизу вверх. - Никто не должен знать, что я с вами встречался. Поэтому я позволил себе прийти к вам домой. Если об этом узнает товарищ нарком, мне крышка.
Абакумов засопел и вытащил руку из кармана.
- Поднимешься? - спросил он будничным тоном. - Или так и будем на лестнице стоять?
В огромной квартире было пусто - жена и сын Абакумова летом жили на даче. Комиссар госбезопасности жестом пригласил капитана в кухню, открыл холодильник, достал оттуда початую бутылку водки и глиняную тарелку с солеными огурцами.
- Выпьешь?
- Я же не пью, товарищ комиссар госбезопасности.
- Пьяниц не люблю, трезвенников опасаюсь, - проворчал Абакумов, наливая себе полстакана водки. - Не я сказал, а сам товарищ Горький. Ну, и что там у тебя стряслось, капитан?
Он выпил водку залпом и вкусно захрустел огурцом.
- В воскресенье по личному распоряжению наркома внутренних дел я был направлен в Ленинград, - начал Шибанов, но шеф перебил его.
- Это ты мне можешь не рассказывать. Все, что связано с операцией «Вундеркинд», я курирую лично.
«А я думал, нас товарищ Берия курирует», - подумал Шибанов. Вслух он сказал:
- В Ленинграде ЧП, товарищ комиссар госбезопасности. Из хранилища ленинградского управления НКВД похищены предметы, изъятые у Льва Гумилева летом тридцать восьмого года.
Абакумов посмотрел на него тяжелым взглядом. Глаза у него были красные от недосыпания.
- Что-то я не понял, капитан, - сказал он медленно. - Что значит - похищены?
Шибанов коротко и четко доложил ему все, что узнал в Ленинграде. С каждой минутой Абакумов мрачнел все больше.
- Ты понимаешь, что это значит? - спросил он, наконец.
- Думаю, да. Противник провел на нашей территории наглую
операцию. Работали наверняка профессионалы, диверсанты высокого класса.
Абакумов плеснул себе еще водки, выпил, скрипнул зубами.
- А ты отдаешь себе отчет, капитан, какие в этой игре теперь ставки? - спросил он хриплым голосом. - И сколько сил пришлось затратить немцам, чтобы вытащить эти цацки из блокадного города?
Некоторое время шеф сидел, глядя в одну точку. На его сильном лице играли желваки.
- Они знают про Гумилева, - сказал он, наконец. - Возможно, они знают о том, что мы ищем Орла. Из этого следует два вывода. Ну-ка, капитан, скажи мне, какие.
Шибанов потер сломанный нос.
- Во-первых, не исключена утечка информации, - сказал он.
- Где-то у нас завелась крыса.
Абакумов кивнул.
- Правильно. А во-вторых?
- Будем отменять операцию?
Комиссар госбезопасности внимательно посмотрел на него.
- Ты головой-то сильно ударился? - заботливо спросил он.