Проехали мы благополучно. Ни под обстрел, ни под бомбежку не попали. Проскочили. А на другом берегу — станция Жихарево. Там начиналась железная дорога на Большую землю.
Зрительно до сих пор вижу — огромная поляна, вся в людях. Истощенные ленинградцы. Взрослые, дети. Потом прошел слух: идите в столовую, там кашу дают. Пшенную! О-о-о, кашу!
Оставили мы с вещами маму с Кирой, и с Надеждой Ивановной, захватив кастрюльку, направились в столовую. Едва двери открыли — а там тепло, а там аромат пшенной каши. Невероятное ощущение. Очередь только заняли — а со мной плохо. Присела я в уголок — больше ничего не помню. Голодный обморок.
Потом Надежда Ивановна мне ложечку каши дала — я немножко очнулась.
Ночевали под открытым небом. Холодно. Одеяло достали, другие теплые вещи. Недалеко домик маячил. Вернее просто голые стены. Так потихоньку туда ходили по очереди, чтобы от ветра спастись.
Утром подогнали товарные вагоны и нас погрузили. В вагоне — буржуйка, опилки на полу, дырка под отхожее место. И люди — все как тени безжизненные. Приходилось за соседом следить — живой ли? Очень многих вынесли из вагонов по пути. Выносили и прямо тут же складывали, вдоль рельсов. Очень много людей погибало в пути. Уже выехали из Ленинграда, вырвались из блокады, но истощенный организм уже сдался.
Сколько таких могил безвестных по этим дорогам в эвакуацию — не счесть.
«…Забыть блокаду мы бы рады. Но память не дает забыть Мы окольцованы блокадой, Обречены такими жить…»
Дорога к жизни
— Родственники у Надежды Ивановны проживали в Костромской области. Она и посоветовала вместе с ними выйти на станции Антропово — видела, что моя мама долго не протянет: «Поживете какое-то время. Переждете. А дальше видно будет…» Мы так и сделали. Это было наше спасение.
В Антропове, в гостеприимной семье кузнеца Тихомирова мы прожили почти месяц. Дочь хозяина работала медсестрой в больнице. Приносила лекарства и очень помогла маме. Немножко ожила и я.
Запомнилась баня. Теплая, деревянная. Только мы приехали — вскорости пошли туда. Мы же вшей привезли немерено. Пока мылись — вся наша одежда прошла санобработку.
На привокзальной площади около водонапорной башни из красного кирпича была торговая точка. Денег ни у кого, собственно, не было — существовал товарообмен. Кто-то вещицу какую принесет, а местные жители — то молочка, то картошинку. Так и менялись. А мама зачем-то положила в дорогу маленькую коробочку патефонных иголок. Так я ее поменяла на бутылочку молока. Кушать-то хочется постоянно. Еще что-то ходила, промышляла.
Когда весной окончательно запахло, мама горит: «Надо ехать. Нельзя же людей утруждать столько времени».
И мы решили ехать на Кубань.
Ленинградцев по Северной железной дороге эвакуировали в Сибирь, на Урал. А мама захотела на родину. На Кубани, в станице Ереминской жил ее родной брат, в Армавире — родная сестра. Потому ее и тянуло на Кубань. Мы же не знали, что и туда немцы придут. Откуда? Радио в Ленинграде не работало. Только из репродукторов узнавали новости. Да из очередей. Вот за хлебом стоишь — там все новости тебе и расскажут. Кто жив, кто не жив, У кого какая судьба. Где что бомбили, что разбили. Однажды услышала, что в зоопарке от бомбы слониха погибла. Чудо было животное. Или как школьники вражьего наводчика поймали, который ракеты пускал, важные объекты указывал. Чтобы немцы потом бомбили.
Одним словом, настроились мы ехать на Кубань. Только пассажирские поезда уже почти не ходили. Разве только товарные составы. Пришлось добираться с пересадками. Так доехали до Кировской области.
…Чем запомнился весной сорок второго года город Котельнич? Вокзальчик небольшой, деревянный. И вот эти ступеньки, ступеньки, ступеньки вверх. От железнодорожного полотна. Много ступенек. А уже солнышко пригревало, погода стояла хорошая. А я — в зимнем пальто и в валенках. Местные люди, понятно, полегче одеты… И вот мама посадила меня посредине этой лестницы — прямо на наши мешки и чемодан. На нашу поклажу. Сама пошла за билетами. Приходит расстроенная: «А билет я только один смогла купить. Больше не дают…»
Что делать? Тут объявили посадку. Поезд был пассажирский, но старого образца. Словно фанерный. Только в кино про старые времена можно такой увидеть… Как посадку объявили, так все и рванули к вагонам. Кто в двери ломится, кто еще как… Мама говорит: «Так мы с тобой никуда не сможем пробиться. Что-то надо делать?..» А первое окно от двери почему-то было приоткрыто. Мама и командует: «Давай-ка лезь…» Подсадила меня на плечо, я и залезла в вагон. Мешочки какие-то у нее взяла. А она с чемоданом пошла уже через нормальные двери. Через основной вход… Устроились мы с ней на первой скамейке. А потом думаем: а как же дальше, один же билет? Как быть-то? Контролеры же ходят, проверяют билеты. Вот мама и советует: «Придется тебе, Дина, под лавку лезть. Там схорониться…» Я под лавку залезла, меня мешками прикрыли. Незаметно… А на скамьях тесно, люди плотно друг к дружке сидят. И тут контролер. Но ничего — обошлось. Меня никто не выдал…