Трудно шагать, когда на ягодицах лежат чужие руки.
Друг заметил передвижение рабыни и остановил ее резко и требовательно.
Оно бросил Poppy на диван.
Из широкого рукава извлек кривой нож с зазубринами на лезвии.
— Конечно, узнаешь все о блондинке, – друг захохотал, показал полное отсутствие передних верхних зубов. – Но, чтобы ты лучше трудилась, я нанесу тебе несколько шрамов на прекрасное гладкое личико.
Шрамы послужат превосходным стимулом, чтобы ты не обманула меня. – Нож медленно опускался.
— Я согласна и на шрамы, – в голосе Poppy нет паники, но внутри у нее все замерзло. – Но ваша победа надо мной будет не полной, если я перед вами не станцую.
Сначала станцую, а потом режьте мое лицо. – Poppy позволила себе сесть. – Я натяну танцевальное полностью прозрачное платье.
Не знаю, почему его называют платьем, если оно ничего не скрывает.
На платье наброшу длинный, до пят шелковый халат с розами.
Вы любите розы?
Затем вскочу на столик, подниму ножку и станцую на столе для тебя, друг, только для тебя одного! – Poppy надула губки, послала воздушный поцелуй. – Ты с надеждой подумаешь, что танец продлится вечно.
Я буду танцевать, час, два, а потом приглажу твои растрёпанные седые волосы. – Poppy взмахнула руками, будто крыльями. – Выпей со мной перед танцем апельсиновый сок со льдом. – Poppy из кувшина наполнила бокалы, и один поднесла потрясенному маньяку.
— В бокале нет льда, – маньяк не опускал нож, но бдительность его пропала.
— Нет льда, но появится, – Poppy увидела, что друг колеблется и не пьет, поставила его бокал себе на правую грудь.
Она даже не шелохнулась под тяжестью бокала с соком.
Маньяк друг захохотал и отпил половину из бокала.
— Не думай, рабыня, которая купила у торговца историями титул Мисс Вселенная, что ты задобрила меня предстоящим танцем и соком.
Подставляй лицо под мой нож! – Не успокоится маньяк, пока не доставит жертве страдания.
— Сам себе подставляй что-нибудь под нож, – голос Poppy изменился с нежного и мягкого на жесткий и бесстрастный.
— Что это значит? – маньяк посмотрел на свой бокал с недопитым соком, а затем перевел взгляд на бокал рабыни. – Почему цвет моего апельсинового сока синий, а твоего – оранжевый?
— Раньше надо было цвета различать, – Poppy прижала палец к губам, затем облизнула его и холодно посмотрела в глаза маньяка, который только что хотел изуродовать ее лицо. – Я отравила тебя.
Неужели ты думал, что я буду ждать, пока ты меня обидишь?
Мы, рабыни, очень чувствительные и осторожные! – Poppy отошла от маньяка на три шага.
Он последовал за ней.
— Но я живой и двигаюсь, – друг угрожающе поднял верхнюю губу.
— Двигаешься, но не весь.
Мужчины после пятидесяти лет, вообще, мало двигаются и двигают.
Ты ничего уже не поднимешь, даже руку с ножом.
— Я? Не подниму руку с ножом? – маньяк попытался, но не смог.
Нож выпал из его окаменевшей руки.
Маньяк медленно опустился на колени перед Poppy – хотел он этого, или не хотел, но по-другому не получалось.
— Блондинка и две ее подружки близняшки прибудут с рынка не раньше чем через три часа.
За это время я успею…
— Что ты успеешь? – маньяк почувствовал, что холодеют не только конечности, но и от ужаса губы покрылись инеем.
— Зарыть тебя успею!
Думаешь, что ты один маньяк в этом саду?
Ляжешь в землю со своими коллегами маньяками. – Poppy провела рукой по левой груди. – Ой, неужели, прыщик? – Лицо девушки побелело от ужаса. – Ошиблась! Не прыщик, а соринка! – Poppy с облегчением сдула пылинку с груди.
— Если я умираю, – стон отчаянной безысходности вырвался из груди маньяка, – а я умираю, отравленный тобой, то перед смертью тебе расскажу, почему я ножом оставляю шрамы на лицах девушек. – Маньяк заинтересовал рабыню своими предсмертными стонами. – Когда я вошел в пору юношеской зрелости, то стал ухаживать за подругой своего отца.
Я ошибся тогда дверью, шел в купальню, а оказался в кабинете родителя.