Не ожидал увидеть в доме посторонних, поэтому полотенце небрежно обмотано вокруг моих бедер.
Я открыл дверь, уверенный, что оказался в личной купальне, и сбросил полотенце на пол, оказался совершенно голым.
Florence сидела на столе моего отца, ноги закинула на бюст Аполлона, в руках ее находился пергамент.
Она увлеченно читала свиток и смеялась.
Наверно, в свитке написано очень смешное.
Как я позже понял, она всегда смеялась, кроме тех случаев, когда видела меня.
«Что вам нужно?» – Florence обратила на меня свой взор.
Улыбка медленно сползла с ее холеного лица.
Даже не на меня смотрела, а на мои бедра, с которых слетело полотенце.
Я долго оправдывался, говорил, что шел в купальню, поднимал полотенце, обвязывал его, а оно снова падало.
Мои оправдания выглядели очень неубедительно.
«Пошел вон», – Florence коротко приказала и снова углубилась в чтение.
Я послушно выполнил ее приказ, в этот раз убежал точно в купальню.
В бассейне сидел мой отец, перед ним находился поднос с дымящейся чашкой плова.
«Твоя помощница вышвырнула меня из кабинета, когда я ошибся дверью. – Я попробовал плов, выплюнул в воду, жаловался отцу. – Я настолько был испуган, что даже не указал ей, что я живу в этом доме, а не она.
Отец, она видела меня полностью обнаженного.
Я теперь, как честный мужчина, должен взять ее в жены?»
«Во-первых, добрый день, сын, – отец кушал плов с большим удовольствием, закрывал глаза, чмокал, облизывал пальцы.
Рис, мясо и овощи летели с его липких блестящих, обмазанных бараньим жиром, ладоней в воду.
Карпы кои с готовностью подбирали крошки. – Во-вторых, перед тем, как войти в кабинет, ты должен был позвонить в колокольчик, или вызвать камердинера.
Пусть рабы спят, но по звону колокольчика должны вскочить на ноги.
Ты вошел без стука в мой кабинет…»
«Я думал, что это купальня», – злость разбивала меня на мелкие осколки.
«Это тебя не оправдывает, потому что не входит в твои обязанности ошибаться», – отец строго наказал меня.
С тех пор я часто подглядывал за Florence.она всегда смеялась, веселая, жизнерадостная, лучистая.
Лишь при встрече со мной на ее лице появлялась туча печали.
Надо ли говорить, что я влюбился во Florence, как только может влюбиться наивный молодой юноша, который часто ошибается дверью.
Я подглядывал не только за Florence, у меня были и другие объекты обожания.
Что самое удивительное, все девушки – поразительно веселые, улыбчивые, улыбки – от уха до уха.
Они хохотали и веселились, но только не со мной.
Увидев меня, девушки теряли улыбки, скука отражалась на их лицах.
Я смущался, разговаривал с ними на разных языках, они даже не успокаивали меня на моем родном языке.
Ревность душила меня.
Однажды, я решился и предложил руку и сердце Florence.
Умолял ее стать моей женой.
Florence окатила меня взглядом, полным равнодушия и презрения.
В комнату вошел печник: старик, толстый, с засаленной желтой бородой, с висячими щеками и дурным характером.
От печника воняло потом, мочой и другими едкими запахами.
Он их еще прибавлял с неприличными звуками.
Печник подмигнул Florence, щелкнул пальцами и показал кирпич.
Девушка засмеялась: хохотала она искренне, с надрывом, до коликов в животе.
Florence сгибалась от смеха, и, кажется, даже описалась.
Кровь ударила мне в голову: девушки и, особенно, простодушная Florence, улыбались всем, но не мне.
«Не беспокойтесь обо мне, я в полном порядке, – тогда я сжал зубы и направился к выходу из комнаты. – Если хотите веселиться без меня, то – пожалуйста».
Я ушел, а за дверью послышался новый взрыв хохота Florence.
На следующий день я зашел в кабинет отца и предложил Florence щербет.
Безмерное удивление и печаль отразились на лице девушки.
«Почему ты всегда смеешься, а когда видишь меня, то становишься ледяной?» – я угостил ее щербетом.