Теперь только паж Малыш Barbie через стенку мог проникнуть в комнату уединения камердинера.
«Очаровательный мужчина, граф, не меньше, – принцесса Gertrude резко остановилась, словно споткнулась о невидимое препятствие. – Мужественная седая борода, солидный животик, длинные узловатые ноги, обтянутые изящными белыми чулками.
Я хочу прикоснуться к нему ладонями, ощутить силу этого красавца.
Мои ладони дрожат, вспотели от волнения и предчувствия.
Я бы гладила его по спине, по могучим ляжкам, по животу, и под моими ладонями его накачанные грудные мышцы вздувались бы змеями». – Пожилая принцесса не выдержала и опустила ладони на плечи Dionisius.
Он стоял спиной к принцессе, поэтому не видел ее лица.
— Я боюсь обернуться, как раньше боялся проснуться, – Dionisius произнес, сердце его замерло, остановилось, а затем начало биться, будто сумасшедшее. – Давным-давно я осмелился сделать предложение одной принцессе стать моей женой.
Я ни разу не дотронулся до возлюбленной, но если бы она опустила на меня свои ладони, то они бы были настолько легки и нежны, как ваши. – Dionisius от воления чихнул.
— Будьте здоровы, – Gertrude не сразу поняла, о чем говорит этот солидный мужчина.
Она думала только об его волнующем теле. – Вы вспоминаете о какой-то принцессе, а должны думать обо мне.
Я думаю, что, когда обернетесь, то станете умолять меня заняться с вами любовью. – Обжигающие ладони принцессы продолжали исследовать тело Dionisius. – Не бойтесь меня, страх плохой помощник в любовных играх.
Как вы отреагируете на мое предложение выйти на бал в первой паре танца?
— Боюсь, что из меня плохой танцор, – Dionisius не оборачивался, мышцы его закаменели от страха, волнения и любовного томления под ладонями, пока еще не видимой дамы. – Пятьдесят лет я танцевал только сам с собой.
У меня не было возможности взять даму за руку.
— Я разрешаю вас взять меня за руку, – принцесса засмеялась в спину Dionisius. – Пятьдесят лет назад один юноша пытался взять меня за руку, и за это я чуть руки ему не обломала.
Мне кажется, что, если бы я его сейчас встретила, то моя ненависть проснулась бы, им я сломала бы ему руки.
— Эти слова не изнеженной леди, а принцессы, – Dionisius резко развернулся на каблуках. – Gertrude? – Судорога удивления пробежала по его лицу.
— Dionisius? – принцесса Gertrude отпрыгнула, словно ее облили кипятком. – Не может быть!
Ты изменился сильно в лучшую сторону.
Седые волосы, живот, борода украшают тебя.
— А ты ни капли не изменилась, всё также молодая, красивая, нежная, стройная, желанная для меня, – Dionisius соврал.
Взглядом не узнал свою бывшую возлюбленную, но сердце подсказало.
Трудно узнать прежнюю хрупкую юную принцессу в пожилой леди, лицо которой спрятано под толстым слоем румян и белил.
— Как же так? – принцесса дотронулась до массивного перстня с огромным рубином на пальце Dionisius. – Ты был нищий, а теперь очень богатый.
— Мои года – мое богатство, – Dionisius вспомнил слова из песни, которую часто распевали охранники тюрьмы.
— Я тогда отказала тебе стать твоей женой.
Я принцесса, а ты жалкий…
— Не волнуйся, Gertrude, я не стану повторять через пятьдесят лет свою просьбу стать моей женой, – голос Dionisius заледенел.
— Ты даже не представляешь, как ты сейчас меня обидел.
Вместо того чтобы облегчить мою сердечную боль, ты погрузил меня в море отчаяния. – Gertrude раздвинула волосы на лице Dionisius, чтобы лучше рассмотреть его. – Ирония в твоих словах меня больно ранит.
— Я все время возвращаюсь мыслями к тому дню, когда ты меня отправила в тюрьму, вместо того, чтобы мы отправились на нашу свадьбу.
Мое тело возвратилось к тебе, а желание не хочет возвращаться. – Dionisius надеялся, что говорит умно, величественно, как и полагается в подобных случаях при встрече с девушкой, которая половину века назад отправила в тюрьму.
— Бедных никто не любит, – Gertrude играла золотой толстой цепью на шее Dionisius. – Ты хотел, чтобы я тебе сейчас солгала, что не любила раньше, потому что бы был без денег?
На нищего тебя я бы сегодня не посмотрела, даже если бы ты просто захотел поговорить со мной в кровати.