— Молоко, – сестра платком вытерла бороду брата. – Ты в тюрьме забыл его вкус.
Пей осторожно, потому что молоко с непривычки слабит.
— Молоко, – Dionisius смаковал «слово» и молоко. – Я о многом забыл в тюрьме, но только не забыл о Gertrude. – Сытая отрыжка подняла скатерть на столе.
Неожиданно Dionisius вырвало молоком.
Он почувствовал непреодолимое желание бежать в отхожее место. – Извини, Sarah, в тюрьме желудок пятьдесят лет принимал только кислую тухлую капусту.
К остальной еде нужно привыкать постепенно.
— Брат, дай догадаюсь, – все женщины немного прорицательницы, и Sarah в том числе, – что ты взял, как только представилась возможность, самую самую из девушек.
Ты хочешь похвастаться перед Gertrude, что у тебя все хорошо, ты богат, и прекрасная жена.
Мечтаешь, чтобы принцесса Gertrude лопнула от зависти и ревности? – Sarah сжала ладонь брата.
Она сделала вид, что не заметила, как брат наблевал на стол.
— Не взял блондинку, а похитил с острова, – Dionisius глазами похвалил сестру за догадку и за тактичность, что не заострила внимание на его блевании молоком.
– Но принцесса Gertrude, которая тебе отказала во взаимности пятьдесят лет назад, уже старая, – Sarah деликатно не добавила «как и ты».
— Вот поэтому я хочу ее сразить своей восемнадцатилетней подругой, – Dionisius обрадовался, что наступил момент полного признания. – Я так счастлив, сестра, что могу доверять свои тайны близким людям.
У меня осталась только ты, ты и племянницы.
Своих детей в тюрьме я не наплодил, потому что там невозможно, да и стражники, все оказались мужчинами.
— Мужчина мужчине – рознь, бывает, что мужчина для мужчины намного лучше, чем женщина, – кто-то со спины опустил руку на голову Dionisius, нежно взъерошил его редкие волосы.
Dionisius вздрогнул от неожиданности, он чувствовал, что рука мужская, но, словно бы женская.
«Неужели, стражники тюрьмы выследили меня и собираются вернуть обратно клетку? – Dionisius в панике описался, но взялся двумя руками за незнакомую руку в надежде ее вывернуть из сустава. – Только жить начинаю, а уже надо заканчивать».
Sarah напряглась и крикнула, невидимому для Dionisius:
— Почему ты без разрешения вошел в мой дом?
Мы ничего не покупаем у наглецов.
Убирайся, а то я позову, нет, не стражников, а намного хуже! – Sarah зажала в руке нож для кастрации баранов.
— Милая госпожа Sarah, – мужчина вышел из-за спины Dionisius, встал к нему задом, к хозяйке дома передом. – Простите меня, я же вижу что вы женщина, которую с удовольствием упомянут в завещании самые богатые мужья Королевства.
Я действую в строгом соответствии с законом, но в своих интересах.
Мне будет радостно, если наши интересы совпадут. – Мужчина обернулся к Dionisius и приподнял край длинного балахона.
Dionisius раньше видел голых мужчин на общей обмывке в тюрьме, но этот ни на кого не походил.
Все в нем вопило о противоречиях: и голос, и строение тела, и густо покрытое румянами и пудрой лицо, и тщательно завитые волосы, и манеры, и улыбка, и одежда — странная, ни мужская и ни женская.
— Вы производите приятное впечатление, – Dionisius улыбнулся незнакомцу. – Вам, кажется, можно верить.
И моя сестра, как я вижу, тоже не сердится на вас за внезапное вторжение. – Dionisius подмигнул мужчине и сестре.
Чуть не окосел, потому что глаза смотрели в разные стороны.
— Вы правы, друг мой, – мужчина двинулся к Dionisius, казалось, что присядет к нему на колени, но он лишь встал рядом, хотя и дружески опустил руку на сердце Dionisius. – Мне можно верить, потому что я несу людям добро.
Мое имя Ferdinand, или Ferdinandа, как вам угодно.
Оно мало что вам говорит, потому что я сам за себя говорю. – Ferdinand показал в улыбке красивые ровные белые зубы, словно из фарфора.
«А, может быть, зубы, действительно, из китайского фарфора? – Dionisius постарался ничему особо не удивляться. — Возможно, пока я проводил лучшие годы в тюрьме, на воле стали делать челюсти и зубы из фарфора».
— Почему мы дожны вам верить? – Sarah спросила просто так.