Я прогулялся к рюкзаку, вынул из него ручку и блокнот. Вернулся на подоконник. Прочёл последний абзац, который я написал сегодня за полчаса до прибытия поезда в Ленинград. Тут же вспомнил название романа, для которого я в прошлой жизни нарыл всю эту информацию. Дочь тогда в последний раз стала первым читателем моего черновика. Я сейчас даже точно помнил, какие правки я внёс в книгу по её совету. Бумажную книгу она в руках уже не подержала. А у меня между этим и следующим романом возникла полугодовая пауза, когда я искал повод для возвращения к писательской работе. Следующую книгу я вновь посвятил своей дочери.
«25 мая 1997 года…» — продолжил я записи с новой строки.
Вечер в Ленинграде (в июле) мало чем отличался от дня. Всё то же пасмурное небо над головой. Всё так же кричали кружившие над мостом Александра Невского чайки. Было вполне светло, но я не отыскал взглядом солнце. Поток пешеходов около гостиницы чуть уменьшился, но не иссяк полностью: люди всё так же шагали друг за другом в направлении входа в метро.
Я влился в этот поток и отделился от него лишь при виде таксофонных кабин. К приоткрытым массивным дверям метро не пошёл — направился в сторону прижимавшихся к стене таксофонов. На ходу достал из барсетки две двухкопеечные монеты. Стоявшие перед таксофонами днём продавцы цветов уже разошлись. Оставили после себя на асфальте увядшие листья и мятые газеты.
В кабине пахло табачным дымом и мужским одеколоном. Я оставил дверь чуть приоткрытой, чтобы здесь немного проветрилось. Мазнул взглядом по зданию гостиницы, еще не преображённому реконструкцией. Подумал, что квадратные окна, украшавшие фасад гостиницы, походили на пчелиные соты. Набрал Сашин номер — Лебедева мне ответила после второго гудка.
— Дима, — сказала она, — я всё узнала. Этот телефон зарегистрирован в Кировском районе. Запиши адрес.
— Диктуй, я запомню.
— Улица Козлова…
Саша ещё проговаривала номера дома и квартиры, а я уже прикидывал маршрут.
Убедился, что не встречу по пути в Кировский район разводных мостов.
— Дима, а зачем тебе ленинградский адрес? — спросила Лебедева. — Приедешь в Ленинград?
— Вполне возможно, Саша.
— Было бы здорово! А когда?
— Как раз сейчас корректирую свои планы, — сообщил я.
— Дима, тут такое дело… — произнесла Александра. — Этот адрес для меня узнал тот самый человек, через которого я недавно выяснила место регистрации Романа Курочкина. Ну, этого… Людоеда. Он мне сказал, что Курочкина убили. В той самой квартире, где он прописан. Мой знакомый поинтересовался, не появится ли и по этому адресу ещё один труп. Он, конечно, шутил, но…
Лебедева замолчала.
— Как раз сейчас корректирую свои планы, — повторил я. — Пока ничего тебе не пообещаю.
Примерно пять секунд мы молчали.
Затем Саша спросила:
— Как там у вас погода?
— Утром прошёл дождь, — сказал я.
— Прямо, как у нас, в Ленинграде. Ты сейчас где? Ну, хотя бы примерно?
— Около моря.
— Везёт тебе. А у нас тут всё ещё идут баталии по поводу переименования города. Я разговаривала с папой. Озвучила ему твой прогноз. Папа мне не поверил. Сказал, что опрос — это не то же самое, что референдум. Сказал, что мы как жили, так и будем жить в Ленинграде. А мой рассказ об августовском государственном перевороте отца насмешил. Папа заявил, что я свихнулась на почве своей журналистской работы, и теперь сама для себя выдумываю сенсации…
Я слушал Сашины рассказы три минуты — это время для меня отсчитал новый таксофон, уже переведённый в начале восьмидесятых годов на повременную оплату разговоров (об этом обстоятельстве мне вчера вечером поведал сосед по купе). Телефон подал звуковой сигнал и шумно проглотил вторую монету. Я тут же засёк по наручным часам время: третьей двухкопеечной монеты у меня не было.
Второй трёхминутный отрезок пролетел так же быстро, как и первый.
Я предупредил Александру, что через двадцать секунд соединение прервётся.
— Рад был тебя услышать, Саша, — сказал я. — Обещаю, что скоро позвоню тебе снова. До свидания.
— До свидания, Дима, — произнесла Лебедева. — Надеюсь, что ты скоро приедешь.