Вечер пятницы я посвятил бытовым проблемам.
Уснул рано (благо, белые ночи остались в Ленинграде и в Карелии).
В субботу я прогулялся до Димкиного гаража, проверил состояние папиной «копейки». Ярко-зелёный автомобиль ВАЗ-2101 отец купил ещё в семьдесят девятом году. Долгое время этот автомобиль был папиной гордостью. После папиной смерти «копейку» эксплуатировал Димка. Он даже пару раз ездил на ней в командировки. Затем папина машина стояла и ржавела у меня в гараже, пока мы с дочерью «проедали» полученные с продажи моей отремонтированной «шохи» деньги. После мы продали и папин автомобиль — этих денег нам с Лизой хватило до поступления моих первых писательских гонораров.
Днём я опробовал «копейку»: прокатился в ней до своего дома. Вечером позвонил Бакаеву. Поначалу тот принял меня… за меня (за капитана милиции Владимира Рыкова, своего коллегу и приятеля). Но вскоре Женька понял свою ошибку. Он заявил, что наши с братом голоса похожи — я сообразил, что Бакаев нечасто общался с Димкой. Женьке я сообщил, что сам завтра поеду на вокзал и встречу там семью брата. Бакаев со мной не спорил. Я помнил, что к Димке он относился с уважением (пусть и редко с ним общался) — не в последнюю очередь потому, что мой старший брат окончил Высшую школу КГБ СССР.
В воскресное утро я встал пораньше, взбодрился холодным душем, побрился, опробовал Димкин одеколон.
Перед поездкой на вокзал я тщательно осмотрел своё отражение в зеркале. Отметил, что волнуюсь.
«Копейку» я припарковал на привокзальной площади (на том самом месте, где в прошлой жизни в этот же день стоял «Запорожец» Женьки Бакаева). С удивлением обнаружил, что не помню номер вагона, в котором приедет моя семья. Я в этой новой жизни хранил в памяти множество дат, имён и подробности никак не связанных со мной событий. Но в каком вагоне приехал тогда из Крыма я позабыл. Сообразил лишь, с какой стороны я в тот раз шагал по перрону к зданию нижнерыбинского вокзала. Ещё я вспомнил, как тащил громоздкий чемодан, у которого на вокзале в Джанкое оторвалась ручка (упрямо отказывался от помощи жены).
Поезд из Симферополя прибыл с десятиминутным опозданием. Он поприветствовал меня гудком. Длинная вереница вагонов ползла вдоль перрона, замедляя ход. Я стоял у входа в вокзал, скрестив на груди руки. Смотрел на окна вагонов. Думал о том, что сейчас я впервые в этой жизни встречу людей, которых в это же время знал, будучи внешне другим человеком. Людей, которые знали моего брата Димку. Ведь пока из своих старых знакомцев я видел лишь доктора Меньшикова (в Москве). Но в «тот раз» я познакомился с Леонидом Васильевичем уже в двухтысячных годах. Да и теперь я видел доктора лишь со стороны, даже не пообщался с ним.
Сердце в груди забилось чаще, при мысли о том, что сейчас я увижу Надю и Лизу. Увижу не на фото в семейном альбоме, не их портрет на кладбищенских надгробиях. Увижу живыми. Поговорю с ними. Услышу их смех. На мгновение я снова заподозрил, что мир вокруг меня не реален — впервые с того момента, когда в этой новой жизни я увидел в зеркале отражение своего брата Димки. Но тут же отбросил эту мысль. Когда вдохнул горьковатый табачный дым (курили стоявшие в паре шагов от меня мужчины). Когда услышал смех женщин, продававших у перрона жареные семена подсолнечника. Когда зажмурился от вполне реального солнечного света.
Дежурившая на крыше вокзала стая голубей то и дело взлетала и совершала в воздухе над перроном круги почёта. Привокзальные торговцы подхватили свои сумки и корзины, рванули к уже почти остановившемуся поезду. Я тоже сошёл с места, неспешно двинулся в сторону локомотива. Помахивал барсеткой, посматривал на прильнувшие к окнам купе лица. Вагоны вздрогнули, загрохотали, замерли. Проводники тут же окрыли двери, протёрли тряпками поручни. Они первыми ступили на перрон — вслед за ними туда же хлынули украшенные морским загаром пассажиры: кто с чемоданами и с сумками в руках, кто в тапочках и с сигаретой в зубах.
Лизу я увидел издали, когда та спускалась из вагона: заметил её яркий жёлтый сарафан с рисунком в виде больших белых ромашек. Я в прошлой жизни часто видел его, когда вновь и вновь рассматривал сделанные в Крыму фотографии. Лиза сейчас выглядела в точности, как на тех крымских фото: круглолицая, загорелая, темноволосая, с белыми бантами на косичках. Уже не маленький ребёнок, но ещё не подросток. Я заметил ямочки на её щеках и любопытный блеск карих глаз. Увидел, как взъерошенный мужчина с перрона подал моей дочери руку. Лиза воспользовалась его помощью, ловко спрыгнула на асфальт. Я услышал её звонкий смех.